Наконец, лошадь тронулась, доверившись седоку. Но прежде, чем продолжить путь к выходу из долины Сириона, Ламмион обернулся. Вдали, на башне крепости Саурона, горел зловещий огонёк. Там томились его товарищи и его брат.
Несмотря на задержки, Ламмион, наконец, оставил узкую долину меж Горами Тени и Дортонионом, что ныне звался Таур-ну-Фуин. Земли стали явственно чище, светлей, хоть они и были захвачены врагом, и по ним проходили орочьи шайки. Лошадь уже не медлила, видя, что здесь, в самом деле, лучше, чем там, откуда они ехали.
Опускался вечер. Самой явной приметой изменения в землях были пролетевшие вблизи реки утки. Ламмион приостановился. Он ведь сказал, что едет на охоту… и не последний ли раз он охотился? «Когда я вернусь назад, верно, Саурон уж не отпустит меня», — подумал нолдо. Само это «щедрое» предложение казалось ему сейчас чем-то наподобие игры кошки с мышкой. Тёмный знает, что он не может не вернуться.
Если он — не вернётся, он разрушит замысел Саурона и обретёт свободу, и избавит коня… И погубит брата или иного родича.
Если же вернётся — не увидит больше ни уток, ни потока, ни зелёных трав, ни грозового неба.
Меж тем, погода стремительно портилась, приближалась буря. Ламмион стиснул зубы, запрокинул голову. А после последовал за утками, подстрелил одну из них и направился за ней — подобрать. Теперь родичи не будут наказаны за то, что он сказал об охоте и не исполнил этого. Но исполнив формальность, Ламмион торопился выполнить задуманное. Нолдо жалел, что не написал краткое послание о том, что отряд попал в плен к Саурону. Набросать бы карту: место, где их схватили, пройденный путь, Тол-Сирион. А над ним — имя Линаэвэн. Если послание перехватят Тёмные, только это имя они и узнают; если же удастся доставить его стражам Дориата — тэлерэ рассказывала, что хорошо знакома с их командиром, Бэлегом, да и Короля навещала не раз. Тогда Финроду передадут весть.
Так эльф думал, когда вдруг, без предупреждения, без начала дождя, прогремел гром, и лошадь в испуге рванулась вперёд. В следующий миг в ближайшее старое дерево ударила молния, и толстенная ветвь рухнула прямо на спину коня. Нолдо едва успел спрыгнуть, и это спасло ему жизнь: удар был такой, что лошадь упала замертво.
Ламмион поражённо смотрел на мёртвого скакуна: всё произошло так быстро и нежданно! Смерть была быстрой и не худшей, и неведомо, как долга оказалась бы жизнь лошади, верни он её Саурону. Она умерла не забитой, а на воле — успев пощипать травку и почувствовать седока, что готов о ней заботиться. Но как Ламмион теперь вернётся к сроку?! Ведь он отъехал далеко, и долина Сириона осталась позади.
Изумление задержало эльфа на месте на несколько секунд — а по стволу, по ветви бежало пламя. Ламмион подбежал к лошади, забрал утку и уздечку — и бросился бежать на юг, к Димбару, ведь к сроку — всё равно не успеть, и родича повесят на вратах крепости.
…Это не рухнувшая ветка: смерть брата будет долгой и мучительной, но его ещё можно спасти. Нолдо повернул в другую сторону. Он возвращался. Собрав все силы, Ламмион мчался на север. Многие рвутся на волю, а он рвался в плен, и в это время — почти не думал о том, что ждёт его. Только о том, что ждёт Нэльдора. Вдоль берега, но не слишком близко к реке, выбирая самые ровные и простые пути — Ламмион делал лишь краткие остановки, чтобы не закончились силы прежде времени. На рыскавшего по округе в поисках добычи гаура нолдо почти не обратил внимания, как и тот на временного владельца зачарованной уздечки. Охотник лишь вспомнил с тоской, как хотел выстрелить в одного из волков, и продолжил бежать дальше. Сейчас минута промедления стала бы минутой лишних мучений для родича.
Когда же в одном из оврагов Ламмион наткнулся на орков, эльф впервые почти обрадовался им, как ни отвратительны были эти твари. Нолдо закричал, протягивая уздечку:
— Передайте своему хозяину, что я вернусь с опозданием — потому что конь пал. Передайте скорей.
Ламмион и сам не знал, на что рассчитывал. Орки не делают того, что им скажут эльфы, и Саурон не проявил бы снисходительность от того, что опоздание — невольное… и всё же, всё же…
***
Орки почувствовали чары от уздечки задолго до того, как эльф выбежал на их стоянку. Хотя и стоянкой это было не назвать. Меж свежесваленных деревьев были растянуты плащи, под которыми от бури спрятались парни, прижавшись друг к другу.
Право сказать, ощутив чары, они решили, что приближается умаиа, а увидев эльфа — решили, что умаиа-перевёртыш притворяется голугом*. Но, услышав сбивчивую речь и странные слова, парни смекнули, что перед ними и правда всамделишний эльф. Мож, один из тех, кого отпустили на волю как лазутчика?
Вожак не знал, как правильно поступить, и оттого злился. Передать Повелителю! Ишь ты, раскомандовался. А как ему передашь-то? А что, если что-то важное передать надо, а он, понимаешь, знал, да не сказал? И потому вожак сделал то, что логичнее всего в подобных ситуациях — заорал на эльфа: