Птичка-в-клетке (СИ)

Но хотя это и было так, синда желал Ламмиону успеха, если он решится на побег, и вместе страшился…

Лагортал же понял вопрос Саурона иначе — «будет ли нечестной кара?» — и твёрдо ответил:

— Ты сказал, что Ламмион сумеет бежать, значит, твоя кара постигнет другого. Того, кто не бежал, не нарушал обещания тебе и, возможно, даже не знал, что Ламмион уехал на охоту с условием вернуться и не вернулся. Да, я считаю бесчестным карать ни за что.

Кирион ответил неплохо, но умаиа скорее ожидал таких слов от Лагортала и нахмурился, что нолдо не понял, заговорил о другом.

— Ламмион не давал прямого обещания, — подтвердил Волк. — Он был моим гостем и изьявил желание отправиться на охоту, а я согласился его отпустить. Я ожидаю честность за честность. И твой ответ, Кирион, говорит в твою пользу.

Вопрос Лагортала не был неожиданностью для Волка — тему условия Ламмиону все равно пришлось бы поднять. Но умаиа поморщился от того, как этот вопрос был задан.

— Скажи, тебе доставляет удовольствие рисовать меня чудовищем? — поинтересовался Волк у верного Финдарато. — Да, пострадает другой, но не невинный, а вполне причастный — брат Ламмиона, также бывший гостем и советовавший эту охоту. И Ламмион предупрежден о последствиях. Если он захочет меня обмануть, он будет знать, что у его обмана есть цена, и будет жить свободно с этим знанием. Видишь ли… Для большинства эльфов обещания и честность ничего не значат, они находят тысячи причин, почему будут правы, обманув, и их можно принудить поступить честно скорее угрозой, чем доверием. Очень надеюсь, что это не так, в отношении тебя.

…Пострадает брат, и он предупреждён об этом.

— Насколько я знаю Ламмиона, — они не раз выезжали на охоты вместе… — он вернётся. Но выехать так, при видимости свободы и возможности обрести её — это должно быть очень тяжело.

Кирион сделал глоток — он тоже не мог не думать о Ламмионе и Нэльдоре, а затем и об остальных пленниках… Он вернётся… сюда в плен. А если всё же сумеет бежать, кара настигнет юного Нэльдора…

Волк лишь пожал плечами:

— Ламмион сам захотел охотиться, а теперь ты обвиняешь меня в том, что я был жесток с ним, создавая видимость свободы. Но ты не ответил мне ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Почему в любом моем поступке ты, в первую очередь, видишь лишь жестокость? И что значит слово лично для тебя? Могу ли я поверить тебе, если разрешу свободно ходить по всей крепости и выходить за пределы? — Волк наклонил голову и посмотрел на второго «гостя». — А тебе, Кирион?

— Жестокость — это намеренное причинение другим страданий, — начал было Лагортал, который никогда не давал определений жестокости, и приостановился.

— Воин, охотник, даже целитель в какой-то мере причиняет другим страдания, но это не жестокость, — заметил Кирион.

— Сверх необходимого. Воин защищает своих, целитель оказывает помощь, но причинять страдания из мести — это жестоко. Тем более — ради удовольствия или желания подчинить… Эльфы так не поступают, а ты — часто: даже в гости приглашаешь с помощью пыток. Недаром тебя называют Гортхауром… Ты говоришь, что я обвиняю тебя, рисую чудовищем, но это имя дали тебе давно. И ты, сколько я знаю, принял его. А отчего ты обвиняешь всех эльфов в обмане? Если я дам слово, я буду до последнего за него держаться. Но я не дам тебе такого обещания.

— И я, — тихо подтвердил Кирион.

Волк слушал определение эльфов и вначале приподнял голову, прищурив глаза, потом одобрительно кивнул, но, дослушав до конца, поднял бровь.

— Я отвечу, что моя слава преувеличенна, — кивнул головой Волк. — Я никогда не жесток без нужды. Более того, я нахожу жестокость, по отношению к наделённым развитым умом, куда менее эффективной. Вы сказали мне свои мысли о жестокости, но ты, Лагортал, не хочешь услышать мой ответ? Или я не правильно истолковал твое желание немедленно уйти?

— Нет, — отозвался нолдо, в голосе которого слышалась усталость. Хотя он и получил отдых после пытки, которой был подвергнут будучи раненым, но силы его не восстановились полностью. — Я готов услышать твой ответ, но я утомлён.

Пожалуй, не только телесно — разговоры с Сауроном, несмотря на внешнюю его учтивость и даже искренний интерес к собеседнику, отнимали силы. И впервые Лагортал задался вопросом — а чем обернётся этот искренний интерес слуги Моринготто?

Волк поморщился:

— Готов выслушать, и хочу узнать твой ответ, это разные вещи, не находишь? Я не милости у тебя пришел просить, и если ты хочешь говорить лишь сам, то я не собираюсь тратить свое время и навязываться тебе, — глаза умаиа блеснули холодом, но Маирон взял себя в руки. — И ты так и не попросил о помощи, сколько я не спрашивал, но ты получишь ее. Когда ты вернёшься в комнату, тебя посетит мой целитель.

Кирион сжал зубы, и Лагортал чуть дёрнул плечом.

— Не думаешь же ты, что мне в радость эта беседа? Ты, не я, желал её; как ты принудил меня, знаем мы оба, — их же Саурон пытался убедить, что он вовсе не жесток…

Волк мысленно щёлкнул зубами и оскалился. Да, выходило, что эльф его поймал на слове, но не так должно было быть.