Птица огня

Внизу, в столовой, Сардан вскочил со стула, и стол, за которым он только что сидел, вдруг разлетелся на куски, разбрызгивая по всему трактиру недопитое вино, расшвыривая остатки бобов, чеснока, битую посуду и острые вилки. Когти демонов разрезали даже тяжелый подсвечник так, будто сделан он был из хлеба. Всепоглощающий гомон трактира тотчас сменился всепоглощающей тишиной, только щепки разбитого стола шлепали по полу. Злые, раздосадованные пролитым алкоголем лица уставились на двух рогатых, сиреневых мужчин.

В номере наверху разгневанная потерей сабли Ашаяти подскочила в воздух и обеими ногами врезалась в грудь напиравшего на нее демона. Вопреки ожиданию, тот легонько пошатнулся, но не сделал и шага назад. Ашаяти же, отскочив от собственного удара, перелетела половину комнаты и с грохотом вломилась в древний шкаф. Двери и полки его проломились под тяжестью хрупкой девушки и завалили ее, рухнувшую на самое дно. Демон усмехнулся, разглядывая беспомощные попытки своей жертвы выбраться из-под обломков. Ашаяти захрипела и краем глаза успела увидеть силуэт метнувшегося к ней рогатого демона, подсвеченный сквозь дыру в стене огнем из соседней комнаты. Времени отреагировать не было, да и как, когда движения скованны завалами?.. Ашаяти невольно закрыла глаза и отвернула голову, ожидая страшного удара, который закончит ее беспокойную жизнь.

Но удара не последовало.

Кто-то зафыркал, захрюкал. Ашаяти приподняла веки.

На спине демона висел Цзинфей, обеими ладонями обхвативший противника за физиономию. Перестав что-либо видеть, налетчик не на шутку перепугался, замахал истерично когтями, выпотрошил потолок, стену, остатки шкафа и вырезал кусок двери. Цзинфей, разгоряченный и выведенный из себя, изо всех сил давил большими пальцами на глаза демона, но как ни пытался, ничего не мог с ними поделать — проще было камень расколоть. Внезапно твердая, как скала, голова демона поддалась, размякла сперва как глина, потом и вовсе — как кисель. Руки Цзинфея прошли сквозь лицо неприятеля, и в былые времена он был бы этому весьма рад — не каждый день появляется возможность пощупать мозги живого человека изнутри. Но никаких мозгов он не нащупал, а вместо этого на затылке демона, быстро пошедшем волдырями, выросла физиономия! Нарисовались губы, глаза, вылез нос. Демон улыбнулся корявыми клыками и открыл рот настолько широко, что того и гляди — проглотит Цзинфея целиком. Ученый заорал от ужаса — ведь руки его застряли прямо в голове и вырваться не получалось.

В это время Ашаяти наконец пришла в себя, выскользнула из завалов и со всей возможной силой, задернув ногу сперва чуть не до собственного затылка, влепила демону сзади (впрочем, раньше это был перед) такой удар между ног, что ступня ее ушла в тело полностью. Демон взвыл, жалобно и как-то по-детски, и рухнул на землю бесформенной черной жижей. Освобожденный Цзинфей отшатнулся и свалился на кровать.

Пока он лежал, в соседней комнате происходила странная игра. Дядюшка Ор схватил придавившего его демона и кинул его в Шантари. Демоница ловко отбила снаряд ладонью. Демон полетел обратно в кровать. Дядюшка Ор отшвырнул его высвободившимися ногами. Демон опять устремился к Шантари, но та, утомившаяся глупой забавой, отбросила его в сторону. Завертевшееся тело разбило окно и с воем унеслось в ночь.

— Совет очень обижен на тебя, милая тетушка, — сказал дядюшка Ор, вставая на кровати и надменно выставляя напоказ вонючее, обтекающее само себя тело. — Старики предлагают радикальные решения. Они не любят своевольную молодежь и не питают к ней жалости. И многие влиятельные демоны их поддерживают. Мне пришлось, проглотив гордость, просить их сжалиться над тобой, пришлось умолять пощадить незрелую дурочку; я уверял их, что ты еще совсем ребенок и не понимаешь, что делаешь. Боишься взрослеть. Я упросил их дать тебе последний шанс, самый последний — если ты вернешься домой, в Раксшелих, в Чатдыр. Если ты примешь то, для чего была рождена суккубом. Если ты прекратишь эти детские шалости, прекратишь унижать нашу кровь, нашу нацию, наше великое предназначение!

— О нет! — воскликнула Шантари, вздергивая подбородок, чтобы преодолеть страх, упирая руки в бока, чтобы они перестали дрожать. — С меня довольно! Я не вернусь, дядюшка! Не вернусь ни в Чатдыр, никуда! Не буду я жить так, как того хотят ваши высохшие старики! Так, как того хотели давно умершие предки! Так, как хочет кто-то другой! У меня одна жизнь — одна, и очень короткая! И я проживу ее так, как решу сама, а не так, как захотел кто-то и где-то!