Птица огня

Цзинфей же, потерявший всякое терпение, решил, что время пришло, и с энтузиазмом отправился на задний двор — искать назначенное окно. Третье справа, думал он, третье окно справа, как же, сейчас, уже побежал… Он остановился под кривым, будто перепуганным, деревом и стал размышлять. Какое же окно ведет в дамскую комнату? Второе или четвертое? Если судить по положению лестницы, то нумерация комнат начинается с правой стороны, и, в таком случае, второе окно — это тринадцатый номер. А четвертое — пятнадцатый. Очевидно, Ашаяти взяла два номера подряд и женщинам, скорее всего, отвела первый. Что ж, поглядим во второе окно!..

Цзинфей двинулся было в бой, но снова остановился и принялся размышлять дальше. Каменная кладка. Стена ровная, как специально, чтоб никто не лазил. До окна второго этажа так просто не дотянуться. Цзинфей тяжело вздохнул и покачал головой. Ну разве способно хоть что-нибудь остановить великого математика и философа всех материй, когда над ним окно в дамские покои? Он оглянулся, отломал от окружавшего трактир забора доску, взобрался на дерево и уложил доску между самой толстой веткой и подоконником. Вот, что значит — гений.

С большими предосторожностями переполз Цзинфей по хилому мостику и заглянул в окно. Уборщица как раз вытирала грязные руки о подушки, потом оглянулась и вышла из комнаты. Цзинфей приоткрыл ставни окна и скользнул внутрь. Но только он успел ступить на грязный, сшитый из кусков тряпок и старых платьев ковер, как ручка двери опять повернулась и в проеме показалась какая-то фигура. Цзинфей подскочил, унял пробежавших по всему телу мурашек и спрятался в шторах.

В комнату шагнул человек, хмуро сдвинул патлатые брови и торопливо огляделся. Человек этот вообще ничем не походил ни на Ашаяти, ни уж тем более на Шантари. Впрочем, Цзинфей узнал его сразу. Проклятый и зловонный дядюшка Ор! Ох уж эта сцена! Что-то мне это категорически напоминает, подумал в отчаянии Цзинфей и вспомнил недавнюю тень на крыльце у входа в трактир.

В дверях показались еще двое демонов.

— Ступайте в соседнюю комнату, — прохрипел дядюшка Ор, и лягушачья физиономия его стала сдуваться и раздуваться. — Здесь я и один справляюсь.

На лице Ора появилась многозначительная, но все же идиотская улыбка. Дверь закрылась. Дядюшка самодовольно вздохнул и мигом преобразился, собрался, втянул живот, зад, сделал весьма человеческое, вполне себе мужественное лицо, еще и франтоватые усики отрастил. Брезгливым касанием кончиков пальцев он сбросил с себя одежды, пукнул дважды, довольный жизнью улегся на кровать в расслабленной позе властителя миров и, наконец, звонко рыгнул.

Дубль два, закатывая глаза, подумал Цзинфей. Дежа вю. Колесо пошло по кругу. За зимой опять весна.

Шантари еще не знала о том, что кровать ее занята, но продолжала терзаться дурными предчувствиями. Она спешно доела бобы, отставила тарелку и, вставая со стула, что-то сказала, но, конечно же, никто не смог разобрать ее слов. Шантари взяла у хозяина трактира тарелку для Цзинфея и двинулась к лестнице, а следом поплелась, пошатываясь, Ашаяти. Сардан отхлебнул вина из бокала и чуть не поперхнулся. Когда дамы были уже где-то между лестницей и столиком, к ним подкатили два долговязых матроса и сказали что-то, что потонуло в шуме голосов. Наверняка ни Шантари, ни Ашаяти не услышали обращенных к ним слов. Тем не менее, проходя мимо, словно бы между делом Ашаяти влепила одному из матросов ногой в пах, а Шантари, схватив второго за грудки, легонько оттолкнула от себя, но тот, засеменив ногами в обратном направлении, перелетел весь трактир и выскочил на улицу через дверь. Никто кроме Сардана не обратил на это происшествие никакого внимания, и вскоре дамы скрылись наверху.

Музыкант вздохнул, покачал головой и, к удивлению своему, обнаружил, что за столом он опять не один. Освободившиеся от женщин места успели занять две темных личности в темной одежде. И с сиреневой кожей.

Демоны.

Очевидно, пособники дядюшки Ора, который как раз развалился по всей кровати в комнате наверху и нетерпеливо водил когтями по простыням, скучал, щелкал языком. Он с раздражением поглядывал на закрытую дверь, махал ступнями в такт одному ему слышимой музыки и, увлеченный своим негодованием, потихоньку начинал терять контроль над телом. Мышцы рыхлели, затекали жиром, вывалилось пузо, надулся горб, глаза стекли кое-как по лицу, как фрикадельки в супе. Левый оказался у левой ноздри, а правый утек к правой же брови. Дядюшка истошно пукал и музицировал отрыжками разной высоты и продолжительности. Цзинфей же, из последних сил зажимавший нос за занавесками, размышлял над причинами и следствиями и пытался понять, чем он заслужил такое испытание.

Но как раз в тот момент, когда ему казалось, что он начал находить ответы на извечные вопросы жизни, в коридоре послышались легкие шаги. Шантари и Ашаяти поднялись по лестнице и в полумраке разглядывали номерки на дверях. Остановились возле тринадцатого номера.

Ашаяти оглянулась.