Птица огня

Как глупа я была, не понимавшая, что живу как птица в клетке, а скорее, как грязная скотина, которую откармливают для того, чтобы зарезать и получить побольше мяса! Я заперта была в своих садах, в садах, которые достались мне потому, что я родилась в семье ханараджи, в садах, огражденных от мира высокой стеной из драгоценных камней! У меня были книги. Целая библиотека тщательно отобранных для меня книг, которыми я познавала мир. Познавала его с той стороны, с которой хотел, чтобы я познала его человек, отбиравший книги. Я читала о том, что не весь мир цветущие сады, и не вся вода — божественный нектар. Я читала о том, что все вокруг, все окружающее меня наполнено злом, человеческим злом, животным, — она беззвучно усмехнулась и тяжело вздохнула. — Об этом писали много и с большим удовольствием… О мерзости и том чистом зле, что исходит от злых людей, от тех, кто родился злым и потому несет в мир хаос. О подлой черни, которая никогда ничего не делает и мечтает лишь о том, как бы отобрать чужое. Я читала о древних восстаниях, которые прокатывались по странам губительным мором. О крестьянах, которые вешали своих раджей на деревьях, как каких-нибудь преступников. Потому что они, крестьяне, писали эти книги, потому что бунтовщики эти — родились злыми и несли свое врожденное зло в сказочный, ароматный мир.

Мне запрещено было покидать мои сады самостоятельно, без определенной цели, без разрешения моего отца, ханараджи. Меня наполняли знаниями, обучали хорошим манерам, делали из меня полезный для своих политических целей инструмент, который должен был принести немало выгоды благодаря удачному браку с каким-нибудь хрюкающим принцем. Но моя изнеженная охрана, пораженная ядом роскошной жизни во дворце еще больше меня, не караулила мои покои, не стерегла мои сады и решетки так строго, как того требовали правила. Они и представить себе не могли, чтобы мне захотелось покинуть убежище, мой островок счастья в мире страданий. А я тайком выбиралась за стены и уходила в город, переодевшись в одежды, которые принесли мне слуги. Я бродила по улицам и видела жизнь, ту жизнь, которую от меня скрывали, ту жизнь, о которой не писали в принесенных мне книгах. Я видела иссохших крестьян в полях, которые собирали огромные мешки урожая с полей дхара, но умирали от голода. Я видела рано состарившихся женщин в богатых мастерских, которых мучили мужской работой, потому что женский труд стоил дешевле. Я видела горняков на копях марачи, которые работали так много, что им некогда было спать, но они гибли от холода, потому что не могли позволить себе теплую одежду. Я видела детей, умирающих от изнеможения за ремесленным трудом, и жирных, озверевших от окружавшей их роскоши дворян, которые разъезжали на золоченых каретах, не обращая внимания на падающих от усталости под копыта людей. Я видела зло в человеческих глазах, потому что откуда в них было взяться добру?.. Однажды за городом на меня напали разбойники, и в некоторых из них я узнала крестьян из тех, что жили в деревне недалеко от моего дворца. Среди разбойников были даже родственники моих дворцовых слуг! Лица этих людей были обезображены ненавистью… Когда они увидели кто я такая, одни захотели расправиться со мной, вторые — получить выкуп, но не сделали ни того, ни другого. Они не смогли. Эти люди, которые по заверениям моих книг и учителей родились пораженными злом, сжалились, раскаялись в том, что хотели сотворить, и отпустили меня восвояси… Похоже на ложь, ведь правда, господин музыкант? Мне иногда кажется, что это неправда, и, наверное, в тот день я умерла…

И как это было бы хорошо — умереть и не видеть больше ничего! Не видеть этого злого мира… А все же я видела, что делают люди, обладающие золотом, с теми, у кого его нет. Опьяневшее от богатства дворянство не считало бедняков за людей. Для людей во дворцах и изящных каретах все прочие значили то же, что лошади и коровы, живущие исключительно лишь затем, чтобы приносить пользу своим хозяевам… Но не золото делает нас человеком, ведь вы знаете это, господин музыкант! Не богатство, не титулы и не каста! Человеком нас делает разум и сердце, способное сострадать другому человеку! И эти нищие, обездоленные, измученные — даже чужих детей любили они больше, чем наши марачи, чем наши дхары и ханараджи любят своих собственных. Они лили слезы по умершим, тогда как дворянство забыло о том, что значит это слово — слезы. Убогие, униженные люди не рождаются злыми и не хотят никому такой доли, какую отвели им наделившие себя правом и получившие возможность решать за других! Они просто хотят жить…

А эту жизнь за них проживают другие! Эту жизнь, этот миг, крупинку в вечности, ничтожную искорку в необъятной бесконечности пылающего огнями мира отбирают их угнетатели. Те, которым всего мало…