Птица огня

Несколько месяцев спустя на раскинувшиеся вокруг Шанитра Сете земли пришла болезнь. Говорят, ее привез с собой из-за океана кто-то из благородных гостей дхара. Люди, пораженные недугом, быстро увядали, теряли аппетит и в конце концов начинали разлагаться живьем… — принцесса снова замолчала почти на целую минуту и все это время пыталась поправить падающую на лоб прядь волос. — Гниющие мертвецы лежали повсюду. На улицах, на ступеньках домов, в полях. Живые походили на изуродованные трупы, вставшие из гробниц. Они ходили с протянутыми руками, просили помощи своим детям. Но, что важнее всего, музыкант, им можно было помочь!.. Вскоре после начала мора дхар согнал всех местных лекарей, музыкантов и знахарей, и они, почитав свои книги, нашли снадобье. Его передали в Шанитра Сете и распространили среди дворян. Но не среди крестьян, не среди простых горожан! Потому что в состав лекарства входили заморские плоды дерева сонти, которые везли двумя кораблями и стоили они… Впрочем, стоили они не так и дорого, но для того, кто считает, что жизнь другого не имеет вообще никакой ценности — высока любая цена. Дхар выдавал лекарство крошечными порциями и только сильным, молодым, крепким, тем, кто вернет вложенные в них средства, тем, кто еще долго и долго будет работать в полях, в копях, в мастерских. А слабых и стариков гнали прочь. Тех, кто не мог приносить дохода, тех, чьих сил хватало лишь на собственное пропитание, а может быть, и того меньше — тем вовсе запретили приближаться к дворцу дхара. Той девочке, сестре убитого на охоте крестьянина, отказали в лекарстве. Она пришла к воротам слабая, посиневшая, мало похожая на живого человека, она, так походившая когда-то на меня, такая же живая…

А ночью того же дня в деревню ворвались люди дхара и стали жечь дома тех, кому назначено было умереть. Родственников, кому давали лекарственное снадобье, выволакивали на улицу, а остальных забрасывали горящими факелами, чтобы прекратить распространение мора. Дабы не тратить большие средства на лечение, решено было уничтожить бесполезных людей заранее. Я узнала об этом, когда сидела в саду Шанитра Сете. Около полуночи я разглядывала плывущую по небу Саяни, впрочем, потеряв уже способность наслаждаться ее красотой, и ощущала ароматы чудесных цветов, и больше не находила в них ничего прекрасного. Кто-то прибежал к воротам. Прислуга умоляла о помощи. Я бросилась в деревню сквозь один из своих тайных ходов. Едва выбравшись из-за стен, я увидела вздымающееся над лесами пламя. Я мчалась быстрее ветра, быстрее, чем разрешено природой бежать человеку. Я летела, как если бы меня подхватило облако! Вся деревня пылала! Убийцы оставили целыми всего несколько домов, куда положено было расселить выживших. Жестоким черно-красным пламенем пылал дом той девочки, сестры убитого, и я слышала ее жалобные крики, ее стон, такой странный, такой болезненный, несчастный стон человека, который знал, что смерть лучше, чем та жизнь, на которую он обречен. Это был стон человека, который надеялся только, что в будущей своей жизни он родится в мире, где не будет ни марачи, ни дхаров, ни ханараджей, ни шварзяков, ни войн, ни зла. В мире, которого никогда не будет, а значит, и смерть эта — навсегда.

Принцесса снова замолчала, брови ее сдвинулись. Сардан почувствовал какие-то слабозаметные колебания в воздухе.

— Я не могла остановиться, — сказала принцесса, голос ее дрогнул, сорвался, каждое слово давалось ей с трудом, со злостью, каждое слово заставляло воздух вздрагивать, собираться вихрями. — Это я кричала в том горящем доме. В том, и во многих других. Это я просила о помощи, и эта моя рука бросала факелы, убивавшие людей. Что я могла? Что?.. Нельзя было позволить девочке погибнуть! Ей, а значит — и мне. Нет большего зла… И она не погибла! Я влетела в тот горящий дом, влетела прямо в пламя! В пылающий вокруг меня всепожирающий огненный шторм! И огненный шторм стал мной!

Глаза принцессы вспыхнули. Она выпрямилась, сжала до боли челюсть, и Сардану показалось, что пространство вокруг нее начало искрить, раздраженно, истерично, будто пыталось выбить молнию.

— Весь мой мир, — говорила принцесса приподнимаясь, — весь этот пустой, бесчувственный мир злого благополучия и кровавой роскоши, пошлый мир гниющих излишеств, разврата, тупости и ленивых наслаждений, весь мой мир, стоящий хрупкими костлявыми ножками на страданиях и гибели маленьких людей — весь он стал пламенем, штормом черного огня! — принцесса наконец встала, взгляд ее пылал, вокруг нее вертелись смерчи, наливались жаром и вспыхивали ярко-желтым, почти белым, ангельски-белым пламенем. — Мой мир, который топчется по чужим жизням, по чужим несчастьям и трупам, а все для того, чтобы разлагаться, тлеть в удовольствиях, разваливаться на части в поисках новых извращений, которые могли бы вернуть уничтоженные пресыщенностью чувства. Мой мир, который ничего не породит! Который ничего не оставит после себя, кроме горы трупов и выжженного поля!