Птица огня

Рыбак прибил лодку к причалу и угрюмо покосился на Ашаяти. Она ухватилась за сваю дрожащими руками и медленно переползала на пирс. Сардан же, выпрыгивая на землю, едва не перевернул лодку. Рыбак промолчал, но стоило пассажирам сойти на берег, вызывающе стукнул о причал веслом и отчалил. Оказавшись на середине реки, лодочник выхватил из-под банки полено и швырнул в сторону причала. Полено крутанулось в воздухе и глухо бухнуло в спину Ашаяти. Девушка возмущенно взвизгнула, резко вскочила на ноги, позабыв о всех перенесенных на воде лишениях, схватила с земли первый попавшийся камень и бросила в лодку. А оттуда уже летело второе полено, за ним третье, четвертое. Ашаяти не осталась в долгу и все пускала и пускала в лодку камни до тех пор, пока у лодочника не закончились снаряды. Кто выиграл артиллерийский бой осталось неизвестным, но каждый из его участников считал победителем себя.

Сардан поплелся к замку. Пробираясь дворами, он наткнулся на крестьян, толпившихся возле господских коней с богатыми седлами. Начала разговора музыкант не застал.

— В позапрошлом году-то с братом проказничали — два вечера пили-пьянствовали, а потом навеселе все село пожгли, ни одного двора в живых не оставили!

— Коли господа чего делают, стало быть — так и надо!

— Меня самого порол брат его, Гавриил Козявочник. Меня порол, мать мою порол, сына порол и свинью мою порол.

— Надо было пороть — порол. Господин зря делать не станет! Человек он не такой, благодетельный!

— А как бывало! Едет вот господин мимо двора — зовет, смеется, выходишь, а он ногой тебя — хлоп! шмяк! — хохочет, придавил, говорит, козявку вонючую. А я смотрю на него, больно мне, хоть плачь, лежу, гляжу снизу — а он сияет, как солнце! Святая душа!

— Эх, как же теперь без господина? Кто нам жить позволять будет⁈

Сардану пришлось сойти с дороги — грязь стояла доисторическая, целое болото. В это болото потихоньку свешивались нищенские деревенские дома, пустые давно амбары, обветшалые, заброшенные хлева и курятники. Ашаяти исподлобья, со стыдом и жалостью поглядывала на разоренные огороды, на тощих ослов, на разбитые свинарники и на грязных, насупленных мужиков.

Музыкант прошел дворами, взобрался на пригорок и зашагал к замку.

Отсюда хорошо видна была неравномерность разрушений. Камни были оплавлены по-разному. От некоторых стен не осталось вообще ничего, тогда как соседние с ними стояли как ни в чем не бывало — совершенно неповрежденные. Одна струя пламени, похоже, врезалась в центр, другая, очевидно, поверх ворот, третья, возможно, в башню, смотрящую на деревню. Сардан совсем помрачнел. Он и подумать не мог, что все будет так серьезно.

У замка ржали кони, стучали повозки, кто-то раздраженно орал команды. Когда Сардан добрался до полуразрушенной арки ворот, навстречу ему выскочил конник с саблей и перегородил дорогу. Волчья морда, грязные клыки, серая, немытая шерсть, в которой запутался позавчерашний ужин. Шварзяк поднял саблю и ткнул в музыканта.

— Ступай вон, морда поганая! — рявкнул волк.

Сардан остановился. Позади его догоняла Ашаяти. В глазах девушки разгоралось воинственное пламя.

— Я музыкант по…

Он не успел договорить. Шварзяк двинул коня, и Сардану пришлось отпрыгнуть в сторону.

— Да мне хоть сопля из носа! — сказал шварзяк. — Ну-ка беги отсюда, пока на куски не порубили!

Ашаяти стремительно выхватила оба своих меча (или ножа, тут уж как посмотреть), да так неожиданно, что перепугавшаяся лошадь встала на дыбы и чудом каким-то не вывалила седока не землю. Сардану пришлось перехватить девушку за плечи.

— Я прибыл по заданию от ханараджи! — сердито сказал музыкант.

— Ах ты, подлюка, на шварзяков прешь! — завопил волк на развоевавшуюся девушку. — Сволота немытая! Девка безусая!

— Что там за погром? — из-за стен вылезли еще трое шварзяков: один на лошади, двое пешком.

Следом за ними нарисовалась целая толпа, но те пока просто наблюдали.

— Да пес с вами, — струхнул Сардан и потянул Ашаяти к себе, но девушка не поддавалась. — Пошли отсюда.

— Тебе кто разрешил идти⁈ — вмешался второй конник и вылупил глазищи. — Кто такие? Почему еще живы?

— Рубануть их разок, а потом разговаривать! — добавил пеший.

— Девка-то какая страшная, — прокомментировал еще один.

Ашаяти совсем потеряла голову, рванулась было вперед, но Сардан с трудом остановил ее, ухватил за талию обеими руками и оттащил себе за спину.

— Сам-то сукин сын собачьих кровей! — огрызнулся Сардан.

— Шварзяков-то! Шварзяков! — так возмутился комментатор, что не мог ничего сказать, давился воздухом, открывал рот и выдавливал из него одних «шварзяков».

— Мы уходим, — сказал Сардан и шагнул назад.

— Я тебе уходим! — завопил самый первый конник и дважды шагнул вперед, взмахнул саблей.

— Руби и с концами, — серьезно, с видом большого авторитета заявил второй всадник. — Прям в ухо!

Сардан схватился за «поносный» свисток, а тем временем из-под мышек у него вылезли два клинка Ашаяти, которая вспылила настолько, что намеревалась драться с врагами своими прямо из-за спины музыканта.