Птица огня

Желания присоединиться к разбойничьему отряду шварзяков он в себе так и не обнаружил. Музыканты, в большинстве своем, путешествовали в одиночку, иногда, в крайних случаях, набирали в помощь проверенных телохранителей из артели наемников, да и то — одного-двух. Чаще всего просто как проводников. Музыканты ценили свободу и тишину. Свободу, которая совершенно невообразима в военном или, по меньшей мере, полувоенном порядке, где все подчинено от начала и до конца одному человеку — командиру, и где простые солдаты — это больше не люди, а скот, рабски повинующийся своему пастуху и идущий на убой, когда придет время.

Полный мрачных мыслей, Сардан повернулся к Ашаяти. Та по-прежнему не убрала мечи, но выглядела сейчас не так воинственно, хотя бы пока не смотрела на шварзяков. Широко раскрытыми глазами искала она блеск золота в повозках, облизывалась сладострастно, томно вздыхала. А потом мимоходом взглянула на разоренную деревню и замерла, поскучнела опять. Несколько секунд глядела она на сожженные дворы, на потрепанных крестьян в руинах и пыталась понять, что так привлекло ее внимание, почему где-то в глубине души она чувствует стыд за свои желания. В конце концов, при чем тут золото? Деревню сожгло чудище!.. Ашаяти стиснула зубы и снова взглянула на повозки с награбленным. Сияние как будто померкло.

— Да уж, дело принимает безрадостный оборот, — уныло сказал Сардан. — Возвращайся в Веренгорд и обратись в артель музыкантов, я дам тебе значок, по которому тебе выплатят…

Ашаяти не стала дослушивать, нахмурилась и пнула музыканта ногой в колено. Тот охнул, согнулся, отскочил. Шварзяки позади насторожились.

— Больно? — спросила Ашаяти.

— Как будто кабан наступил!

— Еще дать?

— Зачем?

— Ты мне должен сундук золота, а не значки из какой-то артели! — сказала Ашаяти. — Пока мне не дадут в руки моего сундука, я буду идти у тебя за спиной, выставив перед собой эти два меча. И колено.

Она посмотрела на волков и добавила:

— Когда эти собаки тебя зарежут на куски — сундука мне не видать, уж как пить дать.

Сардан улыбнулся и ничего не ответил.

— Поэтому ночью, когда шварзяки уснут, я перережу их всех до единого, — шепотом сказала Ашаяти.

— Что⁈

— Ничего, потише разговаривай.

После долгого спора, который опять едва не обернулся дракой, Одджи соизволил выделить музыканту и его спутнице двух доходных кляч, сил которых хватало только отбиваться хвостами от мошкары. И это при том, что по прикидкам Сардана лошадей в отряде было почти в два раза больше, чем людей.

Спустя всего двадцать минут, загрузив доверху телеги с награбленным, отряд, растянувшись черной соплей, поплелся по дороге сперва мимо деревни, а потом и мимо леса. Первыми ехали шварзяки, волков пятьдесят, позади колонны гордо скакали Одджи и принц Ямар, следом за ними катились три перегруженные телеги, на каждую из которых выделили тройку лошадей, хотя, по-честному, нужно было запрягать четыре. Сардан и Ашаяти держались в самом конце, причем так далеко от остальных, что видели их перед собой кое-как различимыми точками у горизонта.

Ночью разбили лагерь у леса, возле реки. Шварзяки сгрудились своей компанией у одного костра, командиры их у другого, с палатками, а Сардан и Ашаяти у третьего, но с сухарями. Вскоре, когда давно перевалило за полночь, к этому третьему костру заявилось несколько шварзяков, возомнивших, что девушка бросала на них некие кокетливого смысла взоры. Выхватили мечи, палаши и сабли, рука музыканта потянулась к «поносному» свистку.

— Выстраивайтесь в очередь, всех обслужу, — обещала Ашаяти, размахивая клинками в обеих руках.

Сардан пытался загородить ее спиной, а она рвалась вперед.

— Дура ненормальная, их пятьдесят собак на нас двоих! — пытался образумить ее Сардан.

— Пятьдесят волчих шкур — в Веренгорде это хорошие деньги! — возразила Ашаяти.

— Гляди как ломается, — веселились шварзяки, — цену себе набивает!

Из лагеря пришел принц и, постояв в стороне, попросил Одджи унять своих подчиненных.

— Пусть побалуются, — отмахнулся тот.

— Я член артели музыкантов, нанятый по приказу ханараджи Чапатана Золотого! Нападение на меня или моих спутников — нападение на ханараджу и ханасам Матараджан! — предупредил Сардан, немного присочинив.

Принц закусил губу.

— Капитан Одджи, дорогой наш, — попросил опять принц, — прекратите, добром не кончится.

Одджи аж скрючило от этого приторного «дорогой наш», от этого странного поросячьего взгляда. Он махнул рукой, и тем дело вроде бы и кончилось. Но Ашаяти всю оставшуюся ночь продолжала коммерческие подсчеты, пытаясь понять все же сколько можно выручить денег за пятьдесят волчьих шкур.

Все утро до полудня скакали в вязком осеннем тумане по заросшим, покинутым давно полям. То взбирались на невысокие холмы, то спускались в неглубокие долины. Лес был где-то рядом, но в тумане казался одним темным пятном. Шварзяки с телегами уехали вдаль, и вскоре Сардан и Ашаяти потеряли их из виду. Догнали только тогда, когда туман остался позади, а теплое полуденное солнце дошло до самой верхушки небосвода.