Птицы белые и черные

— Вера. — Она пожала ему руку, рассмеялась и, потянувшись к нему, горячо расцеловала. Видавший виды Голдаев был смущен.

Они ехали в город и без умолку разговаривали. Голдаев рассказывал какие-то веселые истории, и Вера смеялась, всем телом откидываясь назад, мотала головой, и рассыпавшиеся волосы закрывали ее лицо. И маленький Егор смеялся.

Он довез ее до дому, и она позвала его к себе. Уже рассвело, и вставшее солнце осветило городок теплым светом.

Вера поила его чаем с малиновым вареньем, кормила. Голдаев ел и пил охотно, много — проголодался. А она сидела напротив, счастливо улыбалась.

— Куда ты сейчас? — наконец спросила она. — В общежитие?

— Ага. Отсыпаться буду. Всю ночь прогуляли.

— Странно. — Она зачарованно смотрела на него. — Я думала, ты обязательно женатый… семья, дети…

— Дети, может, где-нибудь и бродят. — Он подмигнул ей. — Но мне об том неведомо… Мать-старуха в Калинине живет, вот и все родственники… Одиночка я по натуре, все свое ношу с собой.

— Не устал?

— Вещей немного — носить легко. — Он бесшабашно улыбался. — А твой что же? Сбежал и адреса не оставил?

— Сама ушла… — Она вздохнула и погрустнела. — Пил как зюзя. Какой это мужик, когда керосинит без продыху? Так, одно название… — Она опять улыбнулась, посмотрев на Голдаева. — И давно ты в Кандыме?

— Скоро четыре года.

— А раньше где?

— В Набережных Челнах трудился, надоело, уехал. Была там женщина… тоже с ребенком…

— Любил ее?

— Не знаю… — Он пожал плечами.

— Раз уехал, значит, не любил, — решила она.

— Ишь ты, как просто у тебя.

— Не любил, не любил, — упрямо повторяла она и улыбалась, и волосы со лба откидывала.

— А ты своего любила? — обиделся Голдаев.

— Любила… — Она опять задумалась. — Потом он совсем другим стал. Был богатый, стал бедный. Не деньгами, нет, нет! — Она испугалась даже, что он неправильно поймет ее. — Он душой был богатый, а водка из него все вытравила… Переживала я ужасно, постарела лет на десять…

— На тебя глядя, этого не скажешь, — усмехнулся Голдаев.

— Да? — Она смутилась под его взглядом, рука невольно зашарила по груди, пытаясь застегнуть пуговички на шерстяной кофточке. Возникла неловкая пауза.

— Ладно, попили-поели, пора и честь знать. — Он решительно поднялся. — Очень приятно было познакомиться, мадам.

— Мне тоже… очень приятно… — И она поднялась. — Я тебе так благодарна, ты даже не представляешь.

— Пустяки. Приятную ночь провели вдвоем.

Она проводила его в прихожую. По дороге он споткнулся о какую-то коробку, раздался металлический звон.

— Тише, соседку разбудишь, — прошептала она за его спиной.

— Ты с соседями? — удивился он.

— Ага. Две комнаты у нее, две у меня, кухня общая.

— Как в инкубаторе, — усмехнулся Голдаев. — Все одинаково.

— Не все. У нее муж есть…

Она открыла дверь, и Голдаев вышел на лестничную площадку.

— Ну, привет. — Он улыбнулся и протянул руку, и вдруг обнял ее, и стал жадно целовать, и она сама потянулась к нему, будто все время только этого и ждала, и повторяла, закрыв глаза:

— Роберт… Роберт… Роберт…

…Он и сейчас отчетливо услышал ее задыхающийся голос, увидел ее всю, тревожную и ожидающую… Вот сейчас, когда вырывал из КрАЗа последние силы и ежигал последнее горючее. От напряжения судорога сводила лицо.

Целина стала глубже, и теперь снег захлестывал радиатор и с шипением поднимались клубы пара. Немного погодя они встали.

— Теперь все. — Голдаев выключил двигатель. — Теперь сели намертво.

Венька молчал. Снаружи завывала пурга, шуршала снегом по стенкам кабины, по ветровому стеклу, и вокруг — мертвая снежная пустыня.

— К утру так заровняет — не надо хоронить, — вздохнул Голдаев.

— Нас будут искать, — подал голос Венька.

— Кто?

— Все. Ребята, строители, Федоткин — все! — убежденно ответил Венька.

На это Голдаев ничего не ответил. Закурил. Кабина быстро остывала. Голдаев включил двигатель, посмотрел на датчик горючего, пробормотал:

— На час-полтора осталось…

…На Воропаевской ГЭС готовились к перекрытию реки. Начальник стройки Гуров, главный инженер, начальник автоколонны, начальник перекрытия, инженеры других служб ранним утром обходили строй тяжелых самосвалов. Они выстроились, как на параде. Рядом с каждой машиной стоял водитель. Гуров здоровался за руку с каждым:

— Как самочувствие? Какие жалобы? Машина в порядке?

— Все в порядке, Валерий Анатольевич, к перекрытию готовы.

— В темпе надо будет, одним ударом.

— Сделаем, Валерий Анатольевич.

— Из Кандыма КрАЗы пришли? — спросил Гуров начальника автоколонны. ז

— Ждем с минуты на минуту. Пурга на трассе, могут запоздать.

— Без этих КрАЗов мы за сутки не успеем. Или как? — Гуров глянул на начальника перекрытия.

— Нет, — покачал головой тот. — Нужно еще минимум пять машин…

…Рассвело. Они сидели в остывшей ледяной кабине. Пурга не унималась, хотя небо посветлело — ветер согнал с него тяжелые тучи. Голдаев сжег горючее до нуля и, как только двигатель замолчал, сразу почувствовал мороз. Венька с ногами забрался на сиденье.

— Ччерт, даже побегать нельзя, чтобы согреться, — пристукивая зубами, сказал он. — Ноги заледенели.