Птицы белые и черные

…Снегопад не утихал. Тяжелые хлопья вертикально падали на землю. Одна за другой уходили в ночь и пургу тяжелые машины. Взревывали моторы, сверкали фары, полосуя белую снежную завесу.

Стоя на подножке, Голдаев курил, подставляя лицо снегопаду, и смотрел, как прыгают и растворяются в пурге машины. Венька ловил по транзистору «Последние известия».

Наконец Голдаев сел в кабину, захлопнул тяжелую дверцу.

— Ну, помогай нам бог, — пробормотал он и, выжав сцепление, перевел рычаг на первую скорость.

«Последние известия» сообщали о том, что на шахте «Первомайская» Донецкой области добыта миллионная тонна угля, с конвейера КамАЗа сошел трехсоттысячный грузовик, металлурги Нижнего Тагила на пять дней раньше срока выполнили плановое задание по стали и прокату, что пущена первая линия Кокчетавского тракторного, что… первого января нового года начнется перекрытие реки на строящейся Воропаевской ГЭС.

— Во, про нас сообщили, — не без гордости улыбнулся Венька.

— Почему — про нас? — не понял Голдаев.

— Ну, как же — Воропаевская ГЭС, а мы туда на перекрытие машины гоним. Значит, и про нас.

— Нда-а, Вениамин, — покрутил головой Голдаев. — На таких, как ты… мир держится.

— Хотели сказать, на таких дураках?

— Нет, умных…

— Ладно, я не в обиде, — улыбнулся Венька. — Спасибо, что заступились… перед этим Шутиковым…

— А правда, чего она от тебя сбежала? — полюбопытствовал Голдаев.

— Не знаю… — Голос Веньки сразу как-то потускнел. — Разлюбила, может… А может, ей в нашем Кандыме скучно жить стало… Не знаю…

— А может, другого себе завела?

— Может быть… — Он нахмурился и весь ушел в себя.

— Ну, приедешь, а она с другим. Что делать тогда будешь? — наседал Голдаев.

— Умру… — после паузы произнес Венька. — Сдохну как собака…

— Ну, зачем такие страсти-мордасти? — улыбнулся Голдаев. Слова Веньки показались ему смешными.

— Не верите? — спросил Венька и сам ответил: — Я сам не верю… Но чувствую — так будет…

— Суровый ты мужик, Вениамин, — с иронией произнес Голдаев.

Неожиданно лучи фар выхватили из снежной круговерти наползающий на них бронированный кузов идущей впереди машины. Голдаёв затормозил, некоторое время сидел неподвижно и вдруг рявкнул:

— Что расселся как на именинах?! Узнай, в чем дело!

Венька послушно выбрался из кабины. Пурга ударила ветром и колючими тяжелыми хлопьями. Проваливаясь по колено в снегу, Венька добрался до следующей машины и в свете фар увидел, что вокруг нее суетятся шоферы. КрАЗ утонул по уши. Правыми колесами он съехал в кювет, накренился, и напрасно водитель рвал двигатель, подавал то назад, то вперед. Колеса проворачивались вхолостую, выбрасывая из-под себя фонтаны снега. Четверо шоферов остервенело работали лопатами, отгребая снег, кричали, срывая голоса:

— Да-ава-а-ай! Чуть впере-ед и сразу назад! Поше-ол!

Надсадно ревел двигатель, машина дрожала от напряжения, рывком двигалась вперед и вновь оседала, и колеса уже по ступицу скрылись в снегу.

— Сто-ой! На буксир брать надо, братва-а! — орал Репьев. — Трос тащите! Шутиков, давай трос!

Венька тем временем раздобыл лопату и принялся разгребать снег. Работал он быстро и умело. Еще двое шоферов снова взялись за лопаты.

Наконец Шутиков с Кадыркуловым притащили трос, долго распрямляли его. Металл на морозе затвердел, окоченевшие руки плохо слушались. Выла и стонала пурга. Все же они умудрились зацепить трос, протащили его к передней машине.

— Юрка, садись за баранку! Потихоньку, не рви-и!

— Все от машины-ы! Кому сказано?!

— Юра, поше-ол! Потихонечку, потихонечку-у!

КрАЗ, стоящий на дороге, взревел, пошел вперед. Как струна натянулся толстый трос. Казалось, что сейчас лопнет. Странное дело, КрАЗ шел вперед, а машина, которую он вытягивал, стояла на месте. Это вытягивался трос, сплетенный из десятков металлических волокон. Потом КрАЗ-тягач повело в сторону и он чуть было тоже не съехал на обочину.

— Левее бери, сучья лапа! — взвыл Репьев. — Юрок, леве-е! — Он спрыгнул на обочину, продолжая орать: — Не газуй! Потихонечку! Мужики, ну-ка, навалимся хором!

И шоферы, как мухи, облепили застрявший КрАЗ, тужились, проваливаясь в снегу.

— Разом взяли-и! Еще взяли-и! Сама пойде-от!!

Как ни мизерны были усилия людей по сравнению с мощью громадных машин, но все же… Застрявший КрАЗ вздрогнул и, медленно напрягаясь, как бы через силу пошел вперед.

— Урра-а! Давай, давай! Сама по шла-а! — торжествующе орали шоферы, напрягаясь из последних сил.

Застрявший КрАЗ медленно вскарабкивался на дорогу.

— Знай наших, урра-а! — больше всех надрывался Венька Черепанов.

…Роба Голдаев покуривал и разглядывал карту с маршрутом. Потом откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Все время вспоминалось ее лицо, смеющееся, с рассыпавшимися по плечам волосами. Или вдруг оно становилось полным тревоги и участия. Темнели глаза, смотрели на него испуганно, и он отчетливо слышал, как она спрашивала, едва шевеля полными губами:

— Роба, Робочка, что с тобою? Что случилось?

Голдаев встряхивал головой, тер ладонями лицо.

— Фу ты, черт возьми… что-то совсем расклеился…

В кабину ворвался Венька: