Птицы белые и черные

— Ну дела-а! По брюхо сидела! Вытянули! На руках вынесли! А снегу сколько — жуткое дело!

— Молодцы… — довольно равнодушно проговорил Голдаев и выжал сцепление. Тронулись. Пурга не утихала. Снег густо налипал на ветровое стекло.

Венька изрядно продрог, забился в угол, съежился, спрятав руки в рукава куртки, нахлобучив на глаза мохнатую лисью шапку.

Голдаев достал из-под сиденья металлическую флягу, протянул Веньке.

— Что это? — спросил тот.

— Водка. Хлебни — в себя придешь. Скоро за руль сядешь.

— Не-е, не хочу… — пристукивая зубами, ответил Венька.

— Кому сказал!

Венька послушно взял флягу, отвинтил колпачок, отхлебнул и замотал головой:

— Брр, горькая…

Голдаев забрал флягу, спрятал обратно под сиденье.

— Она как уехала — я ей письма писал… столько писем — жуткое дело… — засыпая, забормотал Венька. — Я ей про жизнь хотел объяснить… про себя… про нее… и ни одного ответа не получил… Правда, до востребования писал… не получила, наверное… — Он еще что-то бормотал, но все тише и неразборчивее, и скоро мирно спал, уронив голову на грудь. Лисья шапка свалилась на пол кабины. Голдаев поднял ее, нахлобучил Веньке на голову…

…Поменялись они под утро. Пурга не утихала, сыпала и сыпала тяжелый, сухой снег. Медленно занимался зябкий рассвет. Голдаев устало курил, а Венька вцепился в баранку, с напряжением таращил глаза. Он старался не упустить из виду чернеющий в пурге кузов идущего впереди КрАЗа.

— На третью переведи, чучело, — сказал Голдаев.

Венька перевел скорость, и КрАЗ действительно пошел легче. Венька благодарно посмотрел на Голдаева и снова уставился вперед. Ритмично работали «дворники».

— И не напрягайся ты так, а то через два часа трупом будешь, — вновь посоветовал Голдаев. — Расслабься.

— Не могу… не получается…

— А ты попробуй… На спинку откинься, ноги вытяни.

Венька попробовал, но тут же вновь выпрямился, наклонился вперед.

— А что ж ты раньше в Воропаевск за ней не поехал? — вдруг спросил Голдаев.

— А работа? На базе и так механиков раз, два — и обчелся, а я уеду. Вся работа станет.

— Ты ж ее вон как любишь…

— Люблю, конечно…

— Так надо было сразу — за ней!

— А работа? — коротко глянул на него Венька.

— Ну, Вениамин! — И Голдаев захохотал.

Венька не обиделся, только вздохнул — он привык к подобной реакции на свои слова.

— А вы все бросили бы и поехали? — спросил он.

— Я бы? — Голдаев внезапно осекся, замолчал. — Если бы… я бы…

Он не знал, что дальше сказать, и медленно стал наливаться злостью. Вдруг заорал:

— Скорость сбрось, деятель! Машина юзом идет, не видишь?!

Венька послушно выполнил приказание, но все же спросил:

— Так как же, Роберт Петрович?

— А вот так же! Если б полюбил, то хоть на край света! Хоть к черту в зубы, понял?

— И так с вами бывало, Роберт Петрович? — не отставал Венька.

— Еще будет…

— Как так? — Венька удивленно повернулся к нему всем корпусом и на мгновение выпустил баранку из рук. Этого мгновения было достаточно, чтобы самосвал плавно и мягко пошел в кювет, зарываясь носом в целинный снег.

— Вправо баранку, раззява, вправо! — закричал Голдаев, но удержать тяжелую машину было уже невозможно. КрАЗ носом съехал вниз, на обочину.

— Давай задний!

Натужно завыл двигатель, машина дернулась, но назад не пошла.

— Вперед! Да резче выжимай газ! Теперь назад! — Голдаев толкнул Веньку в плечо: — Пусти-ка!

Венька уступил водительское место, и Голдаев отчаянными усилиями пытался вырвать машину из снежного плена, но все попытки оказались безуспешными. КрАЗ увязал все глубже и глубже.

Они выбрались из кабины и лопатами пытались откапывать колеса. Выла и стонала пурга, вокруг не видно ни зги — сплошная пелена крутящегося, несущегося к земле снега.

Они работали лопатами до изнеможения. Лица одеревенели, и казалось, что ветер пронизывает до костей. Забрались передохнуть в кабину. Здесь было тепло, уютно светили лампочки на приборном щитке, негромко, обнадеживающе постукивал двигатель.

— Пока движок живой — шансы есть… — сказал Голдаев.

Венька молчал. Голдаев отхлебнул из фляги водки, закурил.

— Ну, что замолк, деятель? — наконец спросил Голдаев.

— А что? — испуганно спросил Венька.

— Говори что-нибудь. Рассуждай, философствуй… Про жизнь, про любовь. — Голос Голдаева был злым. — Нам теперь тут долго бок о бок тереться.

— Может, ребята за нами вернутся? — неуверенно сказал Венька.

— Дожидайся, — усмехнулся Голдаев. — Они только утром расчухают, что нас нету.

— Как — утром? — вздрогнул Венька.

— Вот так… Кому придет в голову назад оглядываться?

— А если они раньше увидят, что нас нету?

— Все равно назад поворачивать не станут. Развернуться не смогут. По такой пурге… побоятся… — Голдаев приоткрыл дверцу, выглянул наружу и тут же захлопнул.

Снова надолго замолчали. Сидели в темноте. Вдруг Голдаев включил свет, достал карту и начал внимательно изучать ее, едва слышно приговаривая:

— Так, так… по времени как раз напротив должны быть… Сколько у нас горючего? — Он посмотрел на датчик. — Часов на шесть хватит. Э-эх, выручай нас бог и дьявол!