Птицы белые и черные

— Кто руку отдавил? — спросила Маша.

— А-а, — отмахнулся парень. — Перелом.

— Чего пешком ночью шел?

— Из больницы сорвался, вот и шел. Надоели они мне хуже горькой редьки.

Маша с удивлением посмотрела на него.

— Рука не заживет.

— Заживет, куда она денется. — Парень весело улыбнулся. — Баранку крутишь, значит? Смотри ты какая!

— Такая, — нахмурилась Маша. — А как руку сломал?

— А-а, — снова отмахнулся парень. — На мотоцикле грохнулся. Наперегонки ехали.

— Болит? — спросила Маша.

— Нет. — Он постучал гипсом о дверцу. — Заживет, как на барбосе.

— Повезло тебе, — сказала она.

— Мне всегда везет, — хмыкнул парень. — Кстати, будем знакомы. Николай Мальцев, лучший монтажник-высотник в мире.

— Так уж и лучший? — улыбнулась Маша.

— Ей-богу! — искренне побожился он. — А тебя как?

— Маша.

— Видишь, как хорошо, — вздохнул Николай. — Вот и познакомились.

— Вот и познакомились, — тихо повторила Маша.

— «Что было, то было, закат догорел…» — снова запел Николай, а сам все время косился на Машу и чему-то улыбался про себя.

— Красивая ты! Не замужем? — вдруг спросил он.

— Нет.

— Молодец! В наше время жениться — только жизнь укорачивать.

Они въехали в длинную черную лужу и сели. Взвыл мотор, из-под колес полетели грязь, фонтан воды. Передняя ось выползла на дорогу, а задняя увязла еще больше.

— Произведем медицинский осмотр, — сказал Николай и выбрался из кабины.

Он обошел вокруг, залез в самую лужу. Вода и грязь хлюпали у него под сапогами.

— Сидим на совесть! — крикнул он. — Хорошо сидим! — Голос у него был по-прежнему веселый и беззаботный.

Маша тоже выбралась на дорогу.

— Пойду ветки ломать, — сказала она.

Ветки были холодные и мокрые. Они скользили в руках и ломались с трудом. Глухая ледяная ночь навалилась на лес, дорогу, горы.

Они наломали большую охапку голых, с набухшими почками ветвей, принялись запихивать их под колеса.

— Иди в кабину, не мешайся, — сказала Маша, видя, как Николай с трудом управляется одной рукой.

— Ты тут не командуй! — огрызнулся он. — Тебе сколько лет?

— Двадцать два.

— Ну вот! А мне двадцать шесть. У меня уже двое пацанов растут.

Маша от неожиданности даже выронила из рук охапку.

— Ну, чего рот разинула? — засмеялся Николай. — Женатого человека не видела?

Маша смутилась, со злостью стала запихивать в воду ветви и сучья.

Остервенело завыл мотор, бешено завертелись колеса, полетели ветви вместе с водой и грязью. Машина чуть подалась вперед, и некоторое время казалось, что она вот-вот выберется на дорогу. Но через секунду задние колеса поползли вниз, в яму.

— Хорошо сидим, на совесть! — весело крикнул Николай. Он стоял на дороге, и его гипсовая рука смутно белела в темноте.

Маша выбралась из кабины.

— Не выберемся, — жалобно сказала она. — А мне завтра в утреннюю смену…

Николай подошел к ней, погладил по плечу.

— Ну, поспи, — ласково сказал он. — Солдат спит, служба идет.

Они залезли в кабину, сидели, прислонившись друг к другу, молчали. Николай заворочался, пристраивая поудобнее загипсованную руку.

— Болит? — спросила Маша.

— Есть немного, — поморщился Николай.

— А ты клади ее мне на колени, так удобней, — предложила Маша.

Николай положил руку, откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.

— И давно ты на стройке?

— С весны.

— А раньше где шоферила?

— Нигде… В деревне жила… Потом сбежала…

— Сбежала? — Николай удивленно приподнял бровь.

— Ну да… Тихо жила, медленно… Молоко по утрам пила парное… А в деревне зимой такая тишь и глушь, ну такая… Будто время остановилось… Будто и не живешь, а так… Зимуешь. Вот и сбежала…

— Смотри, мы с тобой одинаковые, — тихо и задумчиво сказал Николай. — Я ведь тоже из дому драпанул, семнадцати еще не было. Меня изловили. Батя чуть шкуру не спустил. Я через месяц — опять ходу. Опять поймали, смешно! Батя снова за ремень взялся, потом передумал и сам отпустил, в монтажный поезд устроил. Сначала учеником работал, потом уже асом стал…

— А женился когда?

— Лет пять назад… Давно, в общем… Жена в городе у матери живет… Скоро сюда приедет…

— Скучаешь без них?

— Скучаю… Вся жизнь на колесах… Можно, наверное, и интереснее жить, только мне так по душе… Сколько время?

— Три ночи, — Маша взглянула на часы. — Холодно что-то…

Николай молча стащил с себя телогрейку. Маша пробовала было запротестовать, но он властно укрыл ее телогрейкой, обнял за плечи. И Маша повиновалась. Она чувствовала на своем плече его руку, сладко прикрыла глаза.

— Тепло, — пробормотала она.

— В пять утра самосвалы со станции пойдут, вытащат нас.

— Хорошо бы…

— Спи, Маша… Красивое у тебя имя, древнее. Сейчас какие-то идиотские имена детям дают: Альфред, Эдик, Нелли, тьфу!

— А твоих как зовут?

— Егорка и Гришка.

Маша тихо улыбнулась.

— У тебя ухажер-то есть? — вдруг спросил Николай.

— Нету…

— Недотрога, что ли?

— Нет… Просто так не хочу…

— А как ты хочешь? — Николай, прищурившись, посмотрел на нее.

— Просто так не хочу, — повторила Маша и заглянула ему в глаза.

— Смотри ты, какой молодец, — как-то неопределенно протянул Николай и замолчал. Он молчал так долго, что Маша не выдержала, спросила:

— Ты обиделся?

— Да нет… За что? — пожал плечами Николай и снова замолчал.