Обычно наши разговоры доставляли мне удовольствие: разливались широко, разветвлялись, медлили. Дружба – это когда медлишь прощаться. Тебе требуется то чувство времени и то чувство выключенности из времени, которые нужны для посиделок с друзьями, а значит, неудивительно, что уже несколько лет меня влекло к мужчинам помоложе, обычно к тем, кто был младше меня на несколько лет, не нес семейных обязанностей и не полагал, что за каждую минуту – да что там, за каждую секунду – надлежит отчитываться перед собой.
Но в тот момент музыкант произносил детальнейшую тираду о каком-то человеке, который его взбесил на интернет-форуме бёрдеров. О человеке, которого я не знаю, с которым я никогда не познакомлюсь. Я откинулась на спинку стула, дожидаясь, пока он договорит, фальшиво изображая терпение, заставляя себя оторвать взор от сахарницы, подмечая бесшумные взмахи стрелок на часах, висящих на стене напротив меня.
Таково было изнурительное напоминание о том, что ни одна индивидуальность не идеальна: всплыло, что музыкант, как и все на свете, под настроение бывает вспыльчив и зануден, а я – такой друг, который дуется и нетерпеливо ерзает, и вообще я ничуточки не умею «медлить» без нервозности.
Чувство времени у меня обострилось, и я выбежала из ресторана, чтобы забрать восьмилетнего сына из школы. И хотя в последнюю минуту поднажала, чтобы не опоздать, опоздала всё равно.
За эти десять минут ожидания сын упал на бугристом льду и порезал подбородок. Когда я его отыскала, он шел один по мерзлому полю, волоча за собой тяжелый рюкзак. Крови я издалека не заметила, но сразу же заметила, что идет он как-то не так. Он шел трагически, потрясенно – словно начинающий пилот, только что разбивший самолет где-то в бесплодных просторах Арктики. Я подбежала, села на корточки, прижав его к себе, осмотрела рану; сын стонал, и его слезы падали на землю.
Порез был глубокий, так что я взяла сына в охапку и повезла в ближайшую больницу. Стоны, в тесном салоне автомобиля ненадолго переросшие в неподобающий ор, умолкли, едва мы вошли в дверь переполненного отделения экстренной помощи. Сын здесь уже бывал и знал порядок действий.
Запах спирта – от него чихаешь, как от пыли, пышногрудая медсестра с голубыми блестками на веках, виниловая обивка стульев – цвет «жженый апельсин», подросток со сломанной лодыжкой и шрамом под глазом сует в рот целый шоколадный батончик, тощая девушка с тощей сумочкой в руках, седая женщина с заклеенным глазом, мужчина средних лет в инвалидной коляске пьет апельсиновый сок через длиннющую соломинку, телевизор, по которому идет «Принц из Беверли-Хиллз», уборщица, неустанно вытирающая пол дочиста, неописуемый желтовато-бежевый цвет стен… Часы шли, и мы изобретали новые позы для сидения, в животе у нас бурчало, в горле пересыхало. Мы съели миндаль – я его носила с собой в рюкзаке. Потом совершили набег на торговый автомат – добыли пару сникерсов и чипсы «Сан».
Сына разморило. Выражение «Нервничаю, но готов ко всему» на его лице размыла скука, он раскинулся у меня на коленях, подложив руки под голову вместо подушки. Я попросила прощения за то, что приехала за ним так поздно. «Нельзя было до этого доводить», – сказала я. Он глянул на меня снизу вверх, непонимающими глазами. Я приподняла его руки, а потом ноги, свернула его у себя в объятиях, как матрас. Нетрезвая женщина – судя по ее виду, она недавно имела неравный бой со стеной – ласково улыбалась нам. На лбу и носу у нее были синяки и пластырь, на губах – импасто[15]
из губной помады оттенка ржавчины. Я улыбнулась ей в ответ. В комнате было полно народу. Нас всех объединяло одно – ожидание.Моего сына вызвали по имени. Убаюканный усталостью и неспешным, успокаивающим тоном врача, он не особо-то и ворчал перед тем, как подставить подбородок под шприц для заморозки. Я держала сына за ноги, пока доктор накладывала швы на подбородок, одергивая замороженную препаратом кожу, а потом держала сына за руку, когда он бойко прощался с медсестрами и врачами. («До скорого свидания!» – сказал он. «Боже упаси!» – ответили они). У него был прилив эндорфинов и приступ ностальгии. Это было уже второе неудачное падение за полгода, причем оба раза – не с размаха. Просто стоял и вдруг упал.