Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Двадцать лет назад, увидав необычную птицу, вы, возможно, рассказали бы о ней кому-то случайно встреченному в парке, – рассказали бы и указали рукой примерное направление. Теперь, в эпоху мобильников, известия о птицах настолько обстоятельны, что включают в себя GPS-координаты. Бёрдеру из Саванны, штат Джорджия, станет известно о «серой самочке голубой древесницы на Восемьдесят девятой улице близ Центрального парка» спустя несколько минут после того, как ее заметят.

K одиннадцати часам утра на береговой линии тут и там маячили фигуры с биноклями, зрительными трубами и видеокамерами на штативах. Несколько зевак – сразу видно, не бёрдеры – пытались разглядеть знаменитость невооруженным глазом, сложив руки на манер окуляров. Откуда взялись все эти люди в будний день? Неужели и впрямь стоит часами ждать на голом волнорезе, чтобы отснять пару нечетких кадров?

Над нами пролетел ястреб Купера: хвост с черным пояском и белым кончиком. Красношейная поганка с панковской, как у Клауса Номи, прической устроила маленький спектакль: ныряла и надолго пропадала из виду. Мы с музыкантом пытались угадать, где она вынырнет. Там. Или вон там. Или, может быть, во-о-он там. Это была веселая игра от нечего делать. Не из тех игр, которые подошли бы людям занятым, трудоустроенным. Но мы от своей занятости давно уже отделались.

Основной единицей измерения времени, темпом, к которому мы приноровили свое существование, – темпом набегающих волн и медленно менявшего цвет, с бумажно-белого на кобальтовый ультрамарин, неба – был темп жизни пенсионеров, посвящающих досуг прогулкам на яхте. Либо, возможно, это был темп пламенных революционеров, устроивших дикую забастовку[18] против всей своей отрасли. В любом случае, мы отлынивали от работы. Перестали синхронизировать свою жизнь с графиком плодотворного труда. Мое вечное ощущение, что я опаздываю на деловую встречу, как рукой сняло.

Я услышала, как щелкнул фотоаппарат музыканта, подняла глаза – и увидела, как западноамериканская поганка потянулась, расправила крылья. А потом снова сложила крылья и поплыла дальше.

⁂

Вот определение слова «ждать» из словаря Уэбстера: «оставаться где-то, где находишься, рассчитывая на появление чего-то, не совершать какого-то действия прежде, чем произойдет что-то другое». Ждать – значит оставаться неподвижным, но наготове. Происхождение английского слова wait – от «рассматривать», «быть внимательным», «бдительным».

Ждать – значит болтаться около пустоты, чувствовать, как близко эта пустота, и верить, что это не просто пустота.

K чему всего сложнее привыкнуть начинающему бёрдеру, так это к необходимости ждать, не имея ни четкого маршрута, ни гарантий, что ожидание окупится. Это ощущение муторной праздности уловила Рейчел Каск в романе «Outline», описывая «сильнейшее чувство тщетности усилий» и «ощущение какого-то недомогания», которое «на поверку оказывается всего лишь ощущением замирания на месте после жизни в чрезмерном движении». Большинству из нас недосуг испытать недомогание от замирания на месте. Жизнь слишком коротка – не до длиннот. Идея часами сидеть на камнях или бревнах в холодную погоду ради какой-то птицы – уже по определению умопомешательство и дурь.

И всё же – «Для бёрдеров время идет по-другому». Так говорила легендарная Старр Сафир из Нью-Йорка. Ее называли старейшиной бёрдеров из Центрального парка, она на протяжении без малого сорока лет, четыре раза в неделю, проводила орнитологические экскурсии (на одной как-то побывал Конан О'Брайен[19] – незабываемое зрелище). Плата – восемь долларов с носа, продолжительность экскурсии – пять-шесть часов, а значит, ждать и дожидаться приходилось долго. Сафир не перестала водить экскурсии даже после того, как в 2002 году у нее нашли рак молочных желез с метастазами, даже когда ей приходилось глотать обезболивающие, чтобы просто переставлять ноги. («После каждой экскурсии еле до дома доползаю, просто валюсь на кровать», – признавалась она.) Сознавая, что ее дни сочтены и струйка песка в песочных часах бежит всё быстрее, она вопреки всему, с неистощимым терпением, ходила по парку и ждала. Возможно, ожидание помогло ей притормозить время. Она умерла в 2013 году – прожила дольше, чем прогнозировал лечащий врач.

Ожидание становится мучением, только когда тебе ужасно неохота ждать или когда у тебя установка никогда ничего не дожидаться. Эта истина однажды снизошла на меня в стоматологическом кабинете. Стоматолог задерживался – какая-то операция затянулась, и покуда время неумолимо уходило, медсестра сказала, что в жизни не видывала таких терпеливых пациентов, как я. Подивилась, как я лежу в кресле, не шелохнувшись, свешиваясь, словно гуттаперчевая кукла. «Я молодая мать», – сказала я.

Полулежа в том кресле – взяв паузу от кормлений грудью, мыслей, разговоров, дел – я осознала: иногда ждать – это мучение. Но вечная спешка в хлопотах о ком-то другом, день за днем, заполненные делами под завязку, – тоже мучение.

⁂