Птицы небесные (сборник)

– И Софрония! – крикнул я радостно.

– И Софрония, – улыбнулся монах. – А ты был там, знаешь?

– Да я только оттуда.

– Разорено, наверное, всё?

– Нет. Все в полном порядке: и постройка, и церквушка. И внутри ничего не тронуто.

Все трое монахов, услышав это, перекрестились.

– Слава Господу, спаси тебя Бог за добрую весть, – сказал старший.

– Спросите там в поселке деда Митяя, он даст вам лодку.

– Да у нас своя есть, надувная.

– Ну, прощайте, братья. Следующим летом, если Бог даст, приеду к вам.

– Храни тебя Господь, – сказал старший и благословил меня.

Мы распрощались, и я, дождавшись поезда, уехал в Петербург.

Исповедь бесноватого Фили

Прошлым летом я снял комнату близ станции Сиверская и каждую ночь в два часа рассматривал в морской бинокль красную планету Марс со снежной шапкой на маковке, которая в этом году на удивление близко подошла к нашей грешной Земле. Ученые-астрономы утверждают, что последний раз она так близко подходила при неандертальцах шестьдесят тысяч лет назад. Ну как тут не пожертвовать ночным сном для такой диковинки! По субботам и воскресеньям ходил я в церковь иконы Казанской Божией Матери, где познакомился с одним странником – малороссом, который шел пешком из Великого Устюга на Полтавщину. Ночевать ему было негде, и я пригласил его к себе. У меня был куплен кусок свинины, и я приготовил хороший ужин. Когда я позвал его к столу, он свинину есть отказался, сказав мне:

– Нет, спасибо, я свинину не вкушаю и не потому, что я иудей или мусульманин, а все из-за того, что все мои беды начались с того дня, когда в мой огород подрылся и пролез паршивый поросенок. Это я так со злости называю его – паршивым, но на самом деле это был хорошо упитанный, розовый, весь налитый молодым жирком, веселый и прожорливый поросенок. Радостно похрюкивая и вертясь, он стал жадно пожирать все, что росло на грядках. Пропадали мои труды и надежды на хороший урожай.

Увидев этот грабеж в окно, я схватил швабру и с криком: «Ну, погоди, тварь, я тебе сейчас задам трёпку!» – выскочил во двор и бросился со шваброй гнать с огорода вора и разбойника. Но жадный поросенок не хотел покидать эти благодатные угодья и, спасаясь от швабры, колесил по огороду, на ходу выхватывая с грядок какие ни попадя овощи. Но все же я оказался проворнее и с размаху угостил его шваброй по хребту. Поросенок заверещал и бросился к проделанному им лазу в ограде, юркнул в дыру, получив еще один удар по спине. Не переставая вопить, уже на своем дворе, он направлялся в родной свинарник, быстро перебирая передними ножками, задние же волоча по земле. Моя жена, выйдя на крыльцо с тазом мокрого белья, посмотрев на покалеченного поросенка, неодобрительно покачала головой и стала на веревке развешивать белье.

На следующее утро на соседнем дворе ярко горел костер, на котором хозяин ошмаливал этого поросенка, а жена его, баба лютая и зловредная, грозила кулаком в сторону нашего дома.

Снимая высохшее за ночь белье, жена обнаружила пропажу моей любимой клетчатой рубашки и отнесла эту пропажу на счет проходивших мимо цыган, которые были мастера поживиться чужим добром. Что касается соседа, работавшего кладбищенским сторожем и могильщиком нашего украинского городка, то от него большого шума и скандала не было, так как поросенок потравил чужой огород и за это получил справедливое наказание, которое для него оказалось роковым. Что ж тут поделаешь? Но баба его рассудила иначе, затаила злобу на меня и готовила черную месть.

Через неделю после этого случая я проснулся посреди ночи от тяжких громовых раскатов, ослепительных вспышек молнии и дробного стука по крыше обложного дождя. По комнате, в ночной рубашке, в полутьме бродила, спотыкаясь о стулья, жена, крестясь и шепча молитвы. Отыскав спички, она затеплила лампадку в божнице, и встав на колени, клала земные поклоны и молила Илью-пророка, чтобы он не кинул молнией в наш дом.

В отличие от меня она была очень богомольна и крепко держала все постановления Православной Церкви. Я же часто смеялся над ней и был равнодушен к вере, как и большинство советских людей.

Но вот с той грозовой ночи что-то необычное стало твориться со мной. Я потерял дар трезвого рассуждения, появилось беспричинное беспокойство, нервозность, непоседливость, постоянное тоскливое настроение и чувство страха. По ночам меня давили кошмары, снились свежие и разложившиеся мертвецы, которые дружно гнали меня из дома, в противном случае обещая вогнать меня в петлю. Я, конечно, и раньше выпивал, благо, самогон был свой, но теперь от тоски я стал испивать, как говорится, «мертвую чашу» и бросил работать. А однажды, сам не соображая, что делаю, полез на чердак и, привязав к балке веревку, повесился.