Птицы небесные (сборник)

Но ради грибов ли Бог привел меня сюда? Как-то подсознательно я ощущал, что меня здесь ожидает нечто больше грибов. И стал я похаживать в лес. Он был такой сумрачный, таинственный, и птицы уже не пели. И только иногда, нарушая это глухое молчание, слышалось стрекотание сороки и крик ворона. На нижних ветвях елей часто виднелась сетка паутины с капельками утренней росы, внизу россыпью краснела брусника. Нередко на пути попадались отшлифованные древними ледниками, покрытые мхом гранитные глыбы, которые здесь называли «бараньи лбы». Местами на старых вырубках стояли смешанные лиственные урочища, особенно веселые белоствольные березы и много-много пронизанных светом сосновых боров.

Из состояния задумчивости меня вывел звук постукивания металла о камень и какие-то вскрики. Я осторожно пошел на звуки и вскоре увидел странного человека, одетого в старый ватник, обвешанный спереди картонными и бумажными иконками. На одной ноге у него был валенок, на другой – старый сапог. Большая рыжая борода и висящие клоками волосы придавали ему довольно дикий вид. Он останавливался перед каждой каменной глыбой, кланялся на все четыре стороны, снимал с головы ржавую солдатскую каску и, постукивая ей по камню, кричал: «Стучу, бренчу, Богородицу ищу!» Я не стал его тревожить и тихо ушел в сторону.

А грибов я каждый день приносил полные две корзины. Так что старой Игнатьевне хватало работы. Сухие грибы она складывала в белый холщовый мешок, сушила с Иисусовой молитвой. Я рассказал ей про странную встречу в лесу, и она, улыбнувшись, сказала:

– А-а… Это Филя блажной, который все ходит от Петрозаводска до Олонца и все призывает Божию Матерь, чтобы она отпустила его жену и детей, погибших на пожаре.

Несколько ночей меня беспокоили какие-то суетные сны, связанные с поездкой. Снилось мне, что я расслаблен после болезни и одет в темно-синее пальто, в котором ползу на животе к билетным кассам на вокзале. Почему-то мне надо ехать в Москву, а билетов, как всегда, нет. Типичный сюжет из советской действительности, из нашего ушедшего, сволочного пресмыкательского быта. Я просыпался в уничижении перед власть имущей билетной кассиршей в поту и с колотящимся сердцем и, немного полежав, успокаивался, прислушиваясь к тихим ночным звукам. В одном углу умиротворяюще верещал сверчок, в другом, как бы соревнуясь с ним, скрипел жук-точильщик, за отставшими обоями бегами и пищали мыши. В окно светила полная луна, и время от времени слышался отдаленный собачий лай. Карелия спокойно спала.

Я был большой любитель старины и утром после чая попросил у хозяйки разрешения осмотреть чердак дома, куда обычно многие поколения складывают ненужные вещи. Старуха охотно согласилась, с условием, что я очищу чердак от старого хлама, а то у нее до этого руки не доходят. Я поднялся на второй этаж, где несколько комнат стояло с распахнутыми дверями. Раньше здесь жила большая семья. Поколения сменялись поколениями, а сейчас в доме осталась одна старая Игнатьевна.

На чердаке я раскрыл слуховое окно и обнаружил целый склад старых вещей, покрытых вековой пылью. Здесь были ржавые волчьи и медвежьи капканы, представляющие собой железные дуги со страшными зубьями, кремневые ружья, громадные весы с чашками на коромысле, поломанные прялки, помятые самовары, кантеле с оборванной струной. Я взял его в руки и тронул одну струну. Раздался жалобный замирающий звук, как бы говорящий, что все прошло, все прошло, и здесь мы лежим и дотлеваем. С трудом я поднял крышку большого, окованного железом сундука. Она отошла со скрипом и тихим звоном, открыв мне древнее книжное богатство. Книги были большие, толстые, с деревянными обтянутыми коричневой кожей переплетами и затейливыми медными застежками. Это было, пожалуй, самое интересное для меня.

Все книги были на церковно-славянском языке, старопечатные и рукописные. Все рукописные были богато украшены растительным орнаментом, и книги эти назывались «лицевые», потому что в цвете там были изображены лики святых и их жития в действии. Там был и «Осьмигласник» со стихирами на всю седмицу, и Псалтирь царя Давида, служебные минеи, Душеполезные поучения, так называемые «Цветники», древние церковные песнопения, изображенные крюками, и еще разные духовные книги.

Все это писалось в монастырях подвижниками-монахами и в потаенных лесных скитах, где спасались крепкие мужики-старообрядцы от ратных людей царя Петра Алексеевича, которые искали их и гнали на строительство городка Санкт-Петербурга посередь гибельных финских болот. На Севере эти книги берегли и сохраняли, и случись пожар, первым делом всегда спасали святые иконы и книги, а потом уже тащили шубы и перины. Я отобрал несколько книг, чтобы купить их у хозяйки, но добрая старуха и слышать не хотела о деньгах, а просто подарила их мне.

Через неделю я навестил пастуха деда Митяя. Он жил одиноко, в большом запущенном доме, так же как Игнатьевна, оставленный взрослыми детьми и сродниками. Увидев меня, он обрадовался.

– Здравствуй, дорогой, небось пришел за снастью рыбку половить?