Птицы небесные (сборник)

– Известно, – сказал батюшка, – что кровь и плоть Царствия Небесного не наследует, но душа праведная может там оказаться. Я давно знаю вас, что к Богу вы прилежные и мать нашу, Церковь, любите. Конечно, и вы не без грехов, но стараетесь жить праведно. Поэтому я и называю вас – птицы Небесные.

Когда исповедовались, старик покаялся, что иконных грабителей пришлось пугнуть ружьем. Батюшка отпустил ему этот грех и, вынеся из алтаря чашу, причастил их.

Отвязав от забора лошадь, они поехали к столовой, где взяли по тарелке мясных щей и долго пили чай с городскими бубликами с маком. Развеселившийся старик так старательно погонял мерина, что тот иногда пускался вскачь. Сани подскакивали на ухабах, и старуха сердито кричала на старика, придерживая узлы и чемодан. Доехали быстро, но поздно вечером. Уже взошла полная луна, и по небу медленно проплывали кучевые облака.

Спущенный с цепи Полкан радостным лаем и неуклюжими прыжками приветствовал хозяев. К удовольствию старухи, в доме и во дворе она нашла полный порядок. Старик натаскал березовых дров. Тут же затопили печку. В избе стало уютно и тепло. По случаю завтрашнего воскресенья у икон затеплили лампадки. В честь своего приезда старуха устроила богатый ужин с чаепитием и городской колбасой. После ужина вместе долго молились на сон грядущий и вскоре тихо отошли ко сну. Двери были заперты на большой железный крюк, во дворе бегал и лаял Полкан. В избе завел свою ночную песню запечный сверчок, да перед святыми образами теплился огонек в зеленой лампадке.

Октябрь 2002 г.

Поездка в Карелию

В лето Господне от Рождества Христова 1998-е, в августе месяце, было еще тепло, но дождливо, и я подумал: «А хорошо бы теперь съездить в Карелию недельки на три. Набрать там белых грибов да высушить их, чтобы на Великий Пост иметь благословенную грибную похлебку, какую я вкушал в братской трапезной Псково-Печерского монастыря». Сборы были недолгими, и вот я уже трясусь в поезде Петербург-Петрозаводск. Привык я дома к спокойной келейной жизни, а тут сразу начались искушения. Досталось мне место в конце вагона, куда беспрерывно ходили курить хмельные мужики и какие-то разухабистые крашеные блондинки. И муторно мне было в этом синем табачном тумане, смешанном с отвратным запахом вагонного туалета, и молитва не шла на ум, застопорилась, и я вспомнил приснопамятного страдальца за веру отца Павла Флоренского, который писал в своих трудах, что в табачном смрадном дыму Святый Дух не обитает и что к курящему Он не приблизится, будучи как бы отсечен этой дымной стеной. Не знаю, как в других странах, кроме России, я нигде не бывал, но у нас почти все мужики, садясь в поезд, считают своим священным долгом первым делом напиться до обалдения и перемещаться по просторам нашей Родины обязательно в пьяном виде. И эти поезда дальнего следования у нас в России, неведомо по каким причинам, сделались постоянным и излюбленным прибежищем пьяного беса. И вот сейчас из сизой дымки то и дело ко мне протягивались руки со стаканами и слышались дружелюбные хлебосольные голоса:

– Батя, выпей с нами, веселее станет на душе.

– Спасибо, мне врачи не разрешают.

– Да брось ты, батя, врачи сами первые пьяницы, так и смотрят, где бы надраться. Давай дернем назло врачам!

– Не предлагай. Не буду.

– Да ты что, не русский?!

– Нет, русский я.

– Очень я сомневаюсь. Не темни, не темни, батя. Русский человек помирает, а от стакана не отказывается.

А время шло. Вагон потряхивало на стыках. Наступила ночь, и пьяницы угомонились и завалились спать, страшно ощерившись, свирепо храпя и продолжая во сне свои питейные разговоры. Зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. Когда еще только начало рассветать, я решил сойти на одной маленькой станции или даже, может, полустанке. Поезд, постояв буквально две минуты, тронулся, и я как зачарованный смотрел ему вслед на удаляющиеся красные огоньки последнего вагона. После отвратительного спертого воздуха общего вагона, я с наслаждением вдохнул полной грудью настоянный на хвое холодный животворящий воздух Карелии. Когда затих шум уходящего поезда, я пошел по лесной дороге, уводящей в сторону от станции. Уже стало довольно светло, и мне открылась чудная красота здешних мест. Леса, леса и леса – все больше сосны с высокими янтарными стволами. Леса пересекались ручьями, реками, речушками, впадающими в озера или вытекающими из них. Пройдя километров пять по песчаной дороге, я вышел к небольшому поселку на берегу озера. Судя по заброшенной лесопилке с горой почерневших опилок, брошенных проржавевших тракторов, лесовозов и грузовиков, можно было сказать, что здесь когда-то бурлила деятельная жизнь. Но сейчас все было тихо, пустынно и мертво, как будто неожиданно сюда пришла беда, остановила лесопилку и вымела всех обитателей из поселка. Но вот в окнах нескольких домов загорелся свет, и из труб в небо потянулись дымки. Навстречу мне вышел старик-пастух, погоняя маленькое стадо из нескольких коров и десятка коз.

– Здравствуй, дедушка!

– Здравствуйте, наше вам.