Птицы небесные (сборник)

Простите и благословите меня, раба Божьего.

23 ноября 2001 г.

Птицы небесные

Старый Матвей Иванович – житель областного захолустья – проснулся рано. За запотевшими окнами еще стояла густая темень. Но, уже предвещая рассвет, кое-где на деревне пели петухи, да было слышно, как озябшая за ночь собака гремела во дворе цепью. Старик опустил ноги на пол и, сидя на краю кровати, долго и надсадно кашлял, пока не свернул себе из газеты самокрутку с махоркой и, закурив, успокоился, пуская из ноздрей струи табачного дыма. В избе было тепло от хорошо держащей тепло русской печки и было слышно, как за отставшими обоями шуршат мыши и за печью старательно верещит сверчок. Старик натянул ватные с обвисшим задом штаны, рубаху и, шлепая разношенными туфлями, пошел умываться в сени. В сенях он зажег керосиновую лампу, так как по случаю горбачевской перестройки электричества в деревне не было. То ли сгорел трансформатор, то ли где-то упали подгнившие электрические столбы, а денег на поправку неперспективной деревеньки район не отпускал. По правде сказать, в деревне жилых-то домов было всего три, а остальные стояли пустые, с заколоченными окнами. Вытираясь домотканым льняным полотенцем, старик вышел на крыльцо, вдохнул холодный с запахом прелого осеннего листа воздух и посмотрел на восток, где начинался рассвет и бледнело небо с редкими потускневшими звездами. Из-за леса, на юг, оглашая с высоты окрестности жалобными кликами, косяком летели дикие гуси, вытянув шеи и быстро махая крыльями. Дворовый пес на длинной цепи подбежал к крыльцу и, вертя хвостом, приветствовал хозяина.

Старик вздохнул и подумал, что вот уже целый месяц ему приходится хозяйничать одному по случаю отъезда старухи в город к живущей там дочери. Слетали чередой белые листы календаря, а с деревьев слетали золотые, багряные и пожухлые листья осени. От утренних заморозков как-то сразу полегли травы, и на черной грязной дороге под сапогом хрустели белые льдинки.

Старик вернулся в избу, и с порога его обдало теплым избяным духом сухого мочального лыка и крепкого махорочного дыма. Он встал в красный угол, заставленный иконами правильного старинного письма, затеплил зеленую лампадку и для начала положил три поясных поклона с краткой молитвой: «Боже, милостив буди мне, грешному, создавый мя, Господи, и помилуй мя».

Он всматривался в лик Божией Матери на иконе, написанной древним изографом и в трепетном огоньке лампадки ему казалось, что Божия Матерь сочувственно улыбается и жалеет его, старого и одинокого. Он прочитал, старательно выговаривая слова, «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся» и еще полностью «Символ Веры». Ничего он у Бога не просил и не вымогал, а просто закончил словами: Слава Тебе, Господи, Слава Тебе.

– Ох, грехи наши тяжкие! Прости меня, Господи, за души убиенных мной на войне. Война есть война. Не я пришел к ним с оружием, а они пришли на мою землю.

Старик опустился на колени и положил десять земных поклонов. По немощи больше не мог. Кряхтя и держась за поясницу, он поднялся и, наложив полную миску каши, понес ее Полкану. В деревнях вообще нет моды специально кормить собак, но они живы, злобны и как-то сами находят себе пропитание. Но Полкану в этом отношении повезло, и ему раз в сутки выставлялась миска каши, а иногда даже с вываренными костями.

Потом старик полез на сеновал и сбросил оттуда несколько охапок сена для мерина и коровы. Зорька вытянулась навстречу слюнявой мордой и ухватила клок сена. Лошадь он любовно потрепал по шее и положил ей охапку в ясли. Лошадь, хотя уже была немолода, но еще исправно тянула плуг на огороде и возила на санях дрова из леса. Еще был и кабанчик, которому дед сделал теплое месиво из вареной картошки и отрубей. После того, как все, в том числе и куры, были удовлетворены, старик пошел в избу и вынул из печи чугунок гречневой каши и кринку топленого молока. Наложив миску каши с молоком и отрезав ломоть ржаного хлеба, он прочитал «Отче наш», перекрестился и, призвав благословение на снедь, деревянной ложкой, не торопясь, стал есть кашу. Потом долго, до пота, пил крепкий чай с кусочком сахара. Накинув на плечи ватник, он вышел охладиться на крыльцо и, сев на ступеньки, свернул самокрутку. Всякие там новомодные сигареты он не признавал, а курил только крепкую сибирскую махорку «Бийский охотник», которую из Питера привозила ему дочь. Его старуха, тоже богомольная, часто корила старика за то, что он своим табачищем коптит святые иконы. На что он отвечал:

– Ничего не могу с собой поделать. Фронтовая привычка. Наркомовское табачное довольствие. Да и Бог простит старому солдату, не взыщет.

Сегодня у него был трудный день. Надо было отвезти на лошади в райбольницу тяжело хворавшую соседку. Он вывел из хлева гнедого мерина, выкатил из-под навеса телегу и тщательно запряг и обладил Гнедко. Наложив в телегу сена, он сверху еще застелил половики, чтобы больной было помягче.