Птицы небесные (сборник)

– Как ваш поселок называется?

– А раньше, мил человек, поселок назывался Ондо-Ярви, а теперь «Путь к коммунизму».

– А что у вас такой разор?

– А пес его знает! Говорят, в Москве финансы кончились. Начальство все старалось строить социализм, да ничего не получилось. Кто-то свистнул сверху перестройку начинать, ну все и остановилось. Финансы лопнули, а может, разокрали их. Да и сам черт не разберет, что случилось. Зарплату отменили, и народ снялся с места. Всё бросили и разбежались кто куда. А поселок раньше был справный. Был и хороший магазин, клуб, и больница с врачом, лесопилка работала на полный ход. А сейчас осталось всего-то несколько семей. Пришлые люди-то все ушли, а местные коренные остались. Да и что в них толку-то. Все старьё вроде меня. Доживем свой век и подохнем. И все здесь лесом зарастет и дух людской выветрится, как будто его и не было никогда.

– А скажи мне, дедушка, у кого я здесь могу остановиться недельки так на три? Я из Питера приехал воздухом свежим подышать да грибков пособирать.

– Воздуха у нас хватает, да и грибков народилось прорва. А ежели захочешь рыбки половить, то у нас свободно. В озере и кужма, и лосось, ряпушка, сиг, в речках форель. Я тебя и снастью, и лодкой обеспечу. А что касается на квартиру стать, то иди к старой Игнатьевне. Дом у нее большой, свободный, а живет одна.

Во дворе дома с повалившимся забором, злобно заливаясь лаем, на цепи скакала собака. Натягивая цепь, она хрипела, порываясь добраться до моей штанины. Наконец дверь отворилась и на порог вышла Игнатьевна – тощая старуха в очках с одной оглоблей, привязанных поверх платка черным ботиночным шнурком.

– Что надо, мил человек? Да замолчи, замолчи, Тяпа! Цыц! Не гавкай!

– Мне бы комнату недельки на три.

– Это можно. Заходи, сделай милость.

Через полчаса мы уже сидели с ней на кухне и пили чай. Я достал свои припасы и ублажал старуху городскими лакомствами.

– У нас здесь хорошо, утешно, – говорила она своим скрипучим голосом. – Комар-то уже отошел, но мошка еще докучает. И погода стоит ясная. Слава Богу, отдохнуть можно. Грибков пособирай, пособирай, а я тебе их посушу. Вот и будешь с прибытком. Сушеные грибки-то нынче поди у вас на рынке «кусаются», а здесь их леший не мерил, даром бери. Господь нынче всего припас: и грибов, и ягод, и рыбы, и картошка хорошая уродилась. Слава Богу за все. Только народу-то у нас нет, разбежался народ. Было хорошо, но, говорят, в городе финансы лопнули и народу ничего не осталось. Вдруг какие-то бессовестные хапуги объявились. Захапали все народное добро, все разокрали, народ обездолили, зарплату перестали выдавать. Народ с голодухи и с горя мечется, бегает с места на место, но воровской закон везде одинаковый. Куда теперь народу податься? Кто не пил, так запил. Кто не курил, так задымил с тоски. Ослаб наш народ, ослаб. Теперь приходи да хоть голыми руками его бери. А все по грехам нашим. Оттого, что Бога забыли. Храмы Божии порушили. У нас-то давно, еще в тридцатые годы церковь сгорела. А может, комсомольцы подожгли. Батюшка куда-то скрылся. Одна была отрада – это старцы соловецкие на острове здесь жили. Как Соловецкий-то монастырь закрыли, монахов всех разогнали, так к нам тогда пришли трое старцев из Соловков и поселились на острове, что на озере. Жили долго там. Приезжали в поселок на лодке за маслом, за керосином, за мукой и за солью. Привозили на продажу свои рукоделия: корзины-плетенки, ложки деревянные, глиняные горшки и кринки, свистульки для детей. Так хорошо, так сладко они говорили про Христа-батюшку, про Божию Матерь, про Святых Угодников. Наше место глухое, и никто их не трогал. Но нет их уже. Все трое померши. Не враз, а по одному. Последнего старца дядя Митяй, наш пастух, лет десять назад схоронил. Благодатные были старцы. Царствие им Небесное.

Ну, слава Богу, чайку напились с тянучками да с городскими баранками, теперь вы отдыхайте с дороги, а я своими делами займусь.

Я пошел в свою комнату и, вздремнув часика два, вышел во двор. Усмиренный Игнатьевной пес сгоряча немного погавкал на меня и замолк.

Солнце уже стояло высоко, легкий ветерок шевелил ветви берез, и я направился вдоль поселка. Дома здесь были барачного типа, очень обветшавшие, нежилые, с выбитыми стеклами и постепенно разбираемые на дрова оставшимися жителями. Но здесь также было с десяток домов характерной северной постройки в два этажа. Из них обитаемы были только четыре. Я постучался в один и узнал, кто держит корову, чтобы договориться насчет молочка. В одном из домов старуха Ефросинья обещалась приносить мне с утренней дойки один литр. Вообще, люди здесь оказались удивительно добрыми, благожелательными и приветливыми. Молоко бабка Ефросинья на следующее утро принесла такое, что, когда я его вскипятил, там было на два пальца сливок. Что же касается грибов, то они уже росли во дворе.