Сколько помнил себя Петруха, в доме всегда гостили разные Божьи люди: странники и странницы, монахи и монахини, для которых страннолюбивая мать держала особо убранную комнату с домоткаными половиками, красным углом с иконами и лампадкой, и где стояла кровать с набитым сенником и старым лоскутным одеялом. Тут же на небольшом аналойчике лежала толстая Следованная Псалтирь для душеполезного чтения. В доме всегда был достаток, потому что разоритель и пьяница муж давно уже помер, а сама она работала в совхозе дояркой и прилично зарабатывала и даже имела медаль от большого начальства. О ее приветности и страннолюбии, вероятно, знали странники по всей России и всегда заворачивали к ней, хотя деревня не стояла на большом тракте. Гостившие странники, степенно вкушая трапезу, рассказывали о Дивеевском монастыре, о святых и цельбоносных мощах преподобного Серафима Саровского, об Оптиной пустыни и убиенных сатанистами иноках, о Валаамской и Соловецкой обителях, о Святой Почаевской Лавре, расположенной на горе, и чудотворной стопочке Божией Матери, отпечатавшейся на камне, и о многих других явлениях и чудесах, которым они сподобились быть свидетелями. Но особенно мать радовалась, когда к ней на отдых и поправку приходил Кузьма-крестоноситель. Этого Кузьму, носящего на груди громадный деревянный крест, прицепленный к ошейнику, деревенские бабы встречали как архиерея. Его кормили, всячески ублажали и вели в специально протопленную баньку. В эту отскобленную и жаркую баньку собирались до пяти баб, которые березовыми и можжевеловыми вениками долго парили Божьего человека Кузьму-крестоносителя, лежащего на полке, лохматого и звероподобного лешака с черной бородищей и красным телом с налипшими березовыми листьями. Он ворочался на своем полке, подставляя бока и спину, рычал, кряхтел, просил еще поддать пару, и бабы, исхлестав все веники, вываливались в холодный предбанник и сидели там, обомлевши, как куры в летний зной. Наконец, в клубах пара с большим на крутом животе деревянным крестом, выходил Кузьма, и бабы обливали его ведрами ледяной колодезной воды, оттирали махровыми полотенцами и подносили малый жбан хлебного кваса, который Кузьма выпивал одним махом. Приход в деревню Кузьмы с его нескончаемыми рассказами о святых местах, божиих старцах и старицах был настоящим праздником для деревенских баб, не видящих ничего, кроме серых трудовых будней. Уж они его ублажали: и яичницей-глазуньей на сковородке, и жареными курами, и солеными грибками, и водочкой. Кузьма же не оставался в долгу: устраивал долгие моления и панихиды, из бесноватых кликуш изгонял лютых бесов, младенцев исцелял от криксы, корчи и родимчика, кропил брыкливых кобыл святой водой, молитвой апамейского мученика святого Трифона изгонял из садов и огородов злокозненных гусениц, жуков и жужелиц, а также водворял семейный мир между невесткой и свекровью и подавал полезные советы и наставления. Отдохнувший Кузьма уходил из Матрениных горок с торбой, набитой пирогами, салом и вареными яйцами, а женщины всей гурьбой провожали его за околицу. Они ему кланялись, целовали крест, просили на обратном пути опять заходить к ним в деревню. Кузьма осенял их крестным знамением, махал рукой и удалялся, окруженный сворой деревенских собак, не веривших в его святость и посему облаивавших его со всех сторон.
Жизнь в такой набожной среде не прошла для Петрухи бесследно. Он был верующим, носил нательный крест, который не снимал даже в армии. По воскресеньям он иногда посещал Преображенский собор, исповедовался и простаивал всю литургию, в конце приобщаясь Святых Христовых Таин. Он печалился, что мать не видит таких пышных церковных служб, не слышит такого богатого клиросного пения, уносящего его душу куда-то на небеса.
По служебным обязанностям его часто вызывали в загородные особняки, куда он ездил на фирменной машине, одетый в новенький американский комбинезон со множеством пуговиц и карманов и фамилией хозяина фирмы на спине: Брюханофф. В нем он выглядел молодцом, хотя был долговяз, рыжеват, с лицом, усыпанным конопушками. Скучающие от безделья в своих шикарных особняках жены и наложницы новых русских находили в нем что-то техасское и говорили, что он похож на ирландца. Многие даже были не прочь завести с ним интрижку, но он помнил, что «прелюбодеи Царствия