Птицы небесные (сборник)

Мать его встретила радостно, но спросила, почему приехал один?

– Да я так, – ответил он.

Сразу же была истоплена банька, и Петруха попарился всласть и испил домашнего кваску. Мать постаралась и приготовила хороший ужин. В доме было тихо, спокойно и уютливо. На стене мерно тикали старые ходики, в красном углу по-прежнему были иконы и успокоительно светилась лампадка.

– Что-то, сынок, тебя давит, заботит. Чует мое сердце, что неспокойно у тебя на душе.

– Да нет, мама, ничего особенного. А что, Кузьма не собирается к нам приехать?

– Не знаю, сынок, ведь он нас не оповещает и является нежданно-негаданно.

– А жаль, охота мне сейчас с Кузьмой потолковать.

– Молись, сынок, может, Бог и приведет его к нам по нашим молитвам.

В надежде на приход Кузьмы Петруха успокоился, лег спать и долго лежал, слушая шорохи родного дома: скрип потолочных балок, мерное стрекотание за печкой сверчка и мышиную возню. Рано утром, когда над полями и рекой еще стоял туман, Петруха взял удочку и спустился по косогору к реке. Отвязав лодку, он погреб против течения, держась ближе к берегу, и отплыл довольно далеко от деревни. Из-за леса начинало выходить солнце. Его еще не было видно, но небо над лесом широкой полосой окрасилось нежным розовым светом. В кустах и на деревьях по берегу реки запели, защебетали птицы, а в реке было видно, как играет рыба – плеснет хвостом и вновь уходит в глубину. Петруха сложил весла, насадил на крючок наживку и закинул удочку в темную воду. Сев на корму лодки, он опустил за борт блесну на щуку. Лодка, слегка покачиваясь, тихо плыла по течению к Матрениным горкам. Клев в утренней парной воде нынче был хороший, и Петруха то и дело снимал с крючка красноперых окуней и серебристую плотву. Но вот дернулась леска блесны. Подождав, пока щука заглотит блесну поглубже, он рывком подсёк ее и стал тащить в лодку. Показалась порядочных размеров бьющаяся зубастая щука. Петруха оглушил ее деревянным черпаком и бросил на дно лодки. Домой он пришел с хорошим уловом, из которого мать к обеду приготовила наваристую уху и жареную щуку с картошкой. Как будто учуяв, в ворота клюкой постучал Кузьма.

– Вот, Бог послал нам Божьего человека, – сказала мать, приглашая Кузьму и Петруху к обеду.

– Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови ястие и питие рабом твоим, яко свят еси всегда и ныне и присно и во веки веков. Аминь, – сказал Кузьма, благословляя трапезу.

Мужчины выпили по стаканчику водки и принялись за уху. После сытного рыбного обеда Кузьма лег отдыхать, и вскоре его мощный храп зазвучал на весь дом. Он лежал на спине и крест на круглом животе, торчащий как пушка, вздымался и опускался вместе с дыханием.

Вечером, когда вместе сидели на завалинке, Кузьма внимательно выслушал Петруху, помолчал, подумал и сказал:

– Не ходи, не ходи, Петро, к ней. Се проклятая блудница Вавилонская, хамитских кровей из африканских племен колдунов. Кровя ее отравлены сатанинским ядом смерти, а ежели смешаешься с нею, то смертию умрешь.

Услышав это, Петруха стал белый, как мел. Схватившись за живот, он побежал за баньку, и обливаясь холодным потом, долго и мучительно блевал.

Быстро пролетел месяц, и Петруха, распрощавшись с матерью, уехал в Петербург. Он знал и чувствовал, что воля его сломлена темными силами, и, конечно, он сам виноват, потому что предал Христа, легко отступившись от Бога в этом поединке. «Пропал я, пропал, – оплакивал себя Петруха. – Так уж лучше сейчас, сразу», – решился он.

В сберкассе с книжки он взял значительную сумму скопленных на квартиру денег и на электричке поехал за город. Бандерша – хозяйка веселого дома – встретила его с приветом и посетовала, что он перестал к ним ходить. Она улыбалась ему, блестя золотыми зубами, и наваливалась на его плечо своей пышной грудью. А у Петрухи до сих пор слышался в ушах прощальный крик Кузьмы:

«Не ходи, не ходи в это блудилище! Смертью умрешь!» Петруха вынул толстую пачку денег и пошел к мулатке Анжеле на всю ночь. Купив у бандерши бутылку шампанского, пирожных и шоколадных конфет, он поднялся на второй этаж и вошел в комнату к Анжеле.

– Подожди, – сказала она, вкалывая себе в вену героин. – Хочешь? – блеснув глазами, спросила она Петруху.

Тот бездумно, засучив рукав, протянул ей руку. Тем же шприцем она набрала из флакончика дозу зелья и ловко вколола ему в вену.

А внизу, в небольшом зале, веселье было в разгаре. Краснорожие, с бритыми затылками бандиты, и бледнолицые ожиревшие банкиры, и новые русские кутили с девками напропалую, и музыкальный центр без передышки наяривал рок-н-ролльные композиции, сменяющиеся блатными песнями «Русского шансона».

Петруха ушел от Анжелы только под утро. В дверях он остановился и, посмотрев на нее, сказал:

– Ты, дьяволица, отпусти, отпусти меня.

– Иди, – сказала она, – я тебя больше не держу.