Птицы Великого леса

В Заречье поставили две новые избы. Длинные, неказистые. Их строили в спешке, торопясь успеть до зимы. Но это было начало. Придёт весна, просохнет земля, люди засеют поля и после возведут новые избы, огородят новые дворы. И так будет, пока не возродится вся деревня.

А мельница продолжит работать, даже если вся семья мельника умрёт. Найдётся другой человек, что попросит водяного о помощи и запустит бег колеса.

Дара поправила платок на голове и села обратно в седло, ударила лошадь пятками по бокам, подгоняя вперёд.

Их обоз проехал деревню насквозь, и она увидела знакомые лица девок и парней, с которыми вместе гуляла летними ночами, узнала баб и мужиков, которые ютились в её доме после пожара, а они узнали её, уставились с удивлением и будто бы даже страхом. Никто не вышел поздороваться. Деревенские сторонились обоза, точно в санях везли прокажённых.

Они проехали Заречье, и дальше дорога побежала к мельнице у запруды. Грудь Дары сжало точно железными кольцами.

Над головой пролетела птица. Сова или сыч? Дара вцепилась крепче в поводья, чтобы не выпасть из седла. Ей хотелось пустить лошадь вскачь, чтобы быстрее достигнуть дома, но она вела за собой обоз, и приходилось ждать нагруженные неповоротливые сани.

Её тянуло скорее домой. Там Ждана хранила для Дары последнюю историю о Барсуке, а сама она несла мачехе ещё более страшную весть, которую та ещё не успела оплакать и переболеть, как переболела Дара потерю деда и сестры.

Они обогнули бор, под сенью которого скрывалось деревенское кладбище, и вдалеке показалась мельница. Она стояла нетронутая, целая, ровно такая, какой её помнила Дара.

Чем ближе она подъезжала к дому, тем громче стучало сердце. Чародеи не должны были заметить её слабости. Для них она лесная ведьма, а не дочка мельника.

– Оставайтесь здесь, – вдруг попросила Дара. – Я вас позову.

Обоз остался недалеко от въезда во двор. Дальше Дарина направилась одна.

Ждана стояла у дороги. Сложив руки на груди, она хмуро смотрела на обоз. И казалось, что она сейчас крикнет сердито:

«Что ты опять натворила, Дарка?!»

Но Ждана молчала. Рядом с ней крутился Весин пёс Серый. Он заметил чужаков, навострил уши, но сразу не залаял, приглядываясь.

Из-под платка у Жданы вылезли волосы. Белёсые, покрытые снегом старости. Она поседела за минувшую зиму.

Серый осторожно подкрался к Даре, принюхался и вдруг, узнав, радостно запрыгал вокруг, но девушка почти не обратила на него внимания. Она подошла ближе к Ждане.

Мачеха смотрела пристально, молчала, и Дара вдруг споткнулась, как на стену налетела. Остановилась, не зная, что сказать.

– Как же так? – глухо спросила Ждана. – Как же так, Дарка?

Лицо её, прежде пышущее женским здоровьем, силой и красотой, было старым и морщинистым.

Дара не стала задавать вопросы, и без того поняла, что Третьяна и Чири успели рассказать обо всём, что случилось в Лисецке.

Молча она опустила глаза к земле и расплакалась, вздрогнула, как от удара, когда мачеха обняла её, прижимая к груди. Впервые в жизни, кажется, обняла. И тоже разрыдалась. В голос, громко, навзрыд.

– Ты знаешь? – вырвалось у Дары, и вместе с болью и виной пришло облегчение. Ей не придётся говорить об этом самой, не придётся вспоминать о случившемся.

В руки Даре ткнулся мокрым носом Серый, и она невольно погладила его по голове. Он обрадовался, встал на задние лапы и попытался облизать. Она не сопротивлялась. Она вообще не двигалась.

Если бы только Серый понимал то, что понимали Дара и Ждана, то не стал бы её так целовать, не радовался бы возвращению. Он тоже посмотрел бы ей в глаза с осуждением и спросил: «Почему ты вернулась, а она нет?»

– Как же ты мою Веську не уберегла? А, Дарка, как же так? – сквозь слёзы повторяла мачеха.

Ждана утёрла мокрое раскрасневшееся лицо уголком платка, отстранила падчерицу, точно устыдившись то ли нежности, то ли слабости.

– Пошли в дом. А этим скажи, что у меня на всех хлеба не хватит. Пусть во хлеву да в бане размещаются, но еды я им не дам.

– Мы не задержимся, времени нет, – предупредила Дара. – Сразу пойдём в лес.

– Значит, эта Третьяна не брешет? – покачала головой мачеха. – К лешему на поклон пойдёшь?

Дара кивнула.

– Он высокую цену попросит.

Против воли руки потянулись к плоскому животу. Дара одёрнула себя.

– Так есть за что платить.

Удивление и нечто другое, странное, незнакомое читалось в глазах мачехи.

– Потом возвращайся, – попросила она. – На мельнице работы много. Я одна не управлюсь, а чужих людей в доме не люблю.

Значит, больше Дару чужой она не считала?

– Вернусь, – пообещала она и сама тому не поверила.

Что будет, когда деревья Великого леса сомкнутся за её спиной? Отпустит ли Хозяин обратно?

Неловким вышло объятие с мачехой.

– Веська моя за боярского сына замуж, подумать только, – пробормотала Ждана.

– Краше неё я невесты в жизни не видела, – зачем-то сказала Дара.

Мачеха улыбалась сквозь слёзы, кивала, поглаживая её по плечу.

– Прощай.

Дара моргнула, потрепала Серого по голове и обернулась к чародеям.

– Дальше пешком идём! Дороги к лесу нет. Ждана, – позвала она, – если не вернёмся, лошади и всё, что в санях – твоё.