Птицы Великого леса

– Чародеев! И дружину златоборскую подговорил.

– И всё?

Дядька открыл рот. Здоровый мужик, седовласый, морщинистый, смотрел на него, как удивлённый ребёнок.

– Этого мало, ты знаешь.

– Этого достаточно, чтобы пошатнуть власть Гутрун.

– Но не удержать. По-твоему, мало крови пролилось?

Горыня замолчал, и в тишине пронзительно громко затопала каблуками Чичак, пройдясь от стены к стене. Она остановилась у закопчённой печи, брезгливо коснулась её пальчиком.

– Ты прав, славный Горыня, – холодно сказала она. – Но мой муж глуп и не понимает ничьехо.

Вячко вздохнул, ему хотелось остаться одному, лишь бы больше не слышать ни Чичак, ни Горыни. Никогда больше.

– Я принял решение. Губить своего племянника я не буду, а пока он жив, мне не видать престола.

Чичак цокнула языком.

– Даже не думай! – пригрозил ей Вячко. – Даже не думай, я запрещаю тебе. Ты моя жена, ты обязана меня слушаться.

Глаза её полыхнули гневом, она бы выбежала прочь, да вряд ли желала теперь попасться на глаза людям. Чичак села в самом углу на краешек лавки, скрестила руки на груди и отвернулась, чтобы даже не видеть его.

– Прости, Горыня, но ни ты, ни я для власти, видимо, не рождены.

– Ты сын князя, это я из простых. Но ты-то… ты…

– А я сын твоей сестры, – усмехнулся горько Вячко. – Ровня мы с тобой. А быть воеводой для таких, как мы, большая честь.

– Ох, мальчишка неразумный! Воспитывали тебя, воспитывали, а всё без толку! – воскликнул Горыня и ушёл, громко хлопнув дверью.

Стало тихо.

Вячко сам себя уговаривал и самому себе лгал безбожно. Сколько бы раз он ни повторял эти слова, только сильнее росла в нём обида. Всю жизнь ему обещали княжение, пусть не столь славное, как у братьев, но достойное сына Великого князя. А лишили всего, даже величания княжичем.

Вячко знал, что значит расти среди людей, желавших тебе смерти за одно твоё происхождение. Но мальчишка, его племянник, не заслужил такой ненависти.

Зазвенели бубенцы.

– Прости.

Он вскинул голову, рядом стояла Чичак. Уголки губ были опущены, длинные косы свисали на грудь. Она положила руку ему на плечо, присела рядом, развернула к себе.

– Я хочу быть тебе хорошая жена. Но я ещё хочу быть княгиня.

– Остального тебе недостаточно? Семьи? Детей? Безопасности?

Она помотала головой.

Пальцы её пробежали по застёжкам его одежды, вниз, к руке. Чичак коснулась перстня на руке Вячко, обвела рубиновый камешек.

– Сёстры всегда смеяться надо мной оттого, что я дочь рабыня, – она скривила губы, тёмные глаза смотрели в сторону. – К ним сватались ханы, все знатные и богатые, а ко мне купцы, но их отец прогонять. Он говорить, я слишком хороша для них, – она улыбнулась печально, как только заговорила о хане Барджиле. – Говорить, я его любимая дочь. Самая умная и красивая.

Она посмотрела на Вячко искоса, хитро, заносчиво, и он невольно улыбнулся.

– Ты самая красивая, – подтвердил он.

Чичак кивнула, соглашаясь.

– А потом появиться ты. Княжич. Молодой. Ладный. К сёстры часто старики сватаются, таких, как ты, не было, – она оглядела супруга довольно, как товар на базаре. – И сёстры себе локти поели.

– Покусали, – поправил Вячко, но Чичак не обратила на это никакого внимания.

– Я им сказать, что стану великая княгиня. Они меня ненавидеть за это.

Вячко тихо засмеялся.

– А теперь я никто. Как и раньше. – Улыбка слетела с лица Чичак. – И ты никто.

– Я старший княжеский воевода.

– Это мало.

Это было глупостью, детской прихотью, но Вячко сам не понял, как начал утешать её:

– Я сделаю тебя счастливой, куда счастливее, чем когда-либо была любая, даже самая богатая княгиня, счастливее всех твоих сестёр. У нас всё будет, всё, что ты пожелаешь. И золото, и жемчуга, и платья, и украшения.

– И ковры, – вдруг добавила Чичак, хитро щурясь.

– И ковры, – прошептал Вячко. – И служанки, и шелка, и богатый дом, самый большой в столице.

– Больше княжеского дворца?

Он заглянул ей в глаза, поражённый наглостью, и заметил, что она улыбалась. Из груди вырвался смех. Вячко схватил её в объятия, и впервые за седмицу Чичак позволила себя поцеловать и вдруг сорвалась с места, бросилась в угол.

– Это что? Верёвки? – удивлённо успел воскликнуть Вячко.

– Именно. Не вырывайся, – лукаво улыбаясь, попросила Чичак.

– Зачем тебе верёвки?

– Подними руки, – настойчивее попросила она.

Сопротивляться жене у Вячко не получилось.

А на рассвете, когда Вячко покидал постель, Чичак долго не отпускала его, целовала, целовала. И он поверил, что у них всё получится.

Он едва нашёл в себе силы, чтобы выйти из дома. Холод остудил тело, стряхнул негу и слабость. Было ещё темно. Вячко шёпотом велел холопу сбегать на конюшню и оседлать коня, остался на крыльце один, огляделся. Деревня дремала, кутаясь в снега и морозную дымку.

Вячко стянул шапку, взъерошил кудри. В голове было легко, спокойно, как никогда прежде. Кажется, впервые за всю свою жизнь он понял, чего на самом деле желал, ради чего и ради кого он жил. Впервые он покидал дом с лёгким сердцем. Он вёрнется, и его будет ждать Чичак, он выиграет эту войну, и всё будет… мирно.