Птицы знают лучше

Саша нахмурилась, обхватив себя руками: чужой мужчина проник в ее мысли слишком глубоко, раньше она такого за собой не замечала. "Чужой? Ничего подобного! Теперь он — ничей! — вылезла с мнением логика, а может быть — просто наглость. — Да и принадлежал ли он моему двойнику? То-то она до последнего вздоха оставалась всего лишь невестой!".

Саша разозлилась. Разозлилась на человека, который не захотел жениться на умирающей. Искренне любящему было бы наплевать на любые болезни, разве нет? Разозлилась на себя — за интерес к непорядочному типу. Интерес ли? Стоило взглянуть правде глаза: это влечение, а не какой-то гипотетический интерес.

— Я влюбилась в мерзавца?!

Она подскочила, едва не свалившись в воду, схватила фолиант и направила всю свою злость на волшебство. Торопливо переворачивала страницы, замаранные краской, пока не почувствовала, что выгорела полностью — в ту же секунду бумага перестала ей подчиняться. Спасти получилось не все, но — получилось же! На радостях Саша расцеловала Защитника, чтобы в ответ быть укушенной за кончик носа.

Оскорбленный телячьими нежностями сыч улетел на другой конец зала. Саша легла, прижимая книгу к груди, и закрыла глаза. Она устала, устала до дрожи в пальцах, но в кои-то веки чувствовала себя почти счастливой. Вместе с силами ушла и злость, Вадим больше не казался ей негодяем: насколько хорошо, в конце концов, она знала его и Сашеньку? По десятибалльной шкале, например.

— Не уйти бы в минус, — невесело усмехнулась Саша. — М-да. В умении накручивать себя я преуспела гора-а-аздо больше, чем в волшебстве. Итак, что у нас здесь?

Она раскрыла справочник наугад. Перелистнула пару страниц. Закрыла книгу.

— Степа? — позвала она дрогнувшим голосом. — Степлер, ко мне! Посиди со мной, Степочка, — попросила она моментально вернувшегося Защитника. — Пожалуй, иллюстрации я восстановила напрасно…

***

Угодив в мир тьмы Саша то и дело задавалась вопросом: "Какого черта?!". Если речь заходила о литературе, это переводилось как: "Любимые писатели, вы издеваетесь?". Как вышло, что Лавкрафт сочинял одни только юмористические новеллы, а Эдгар Алан По прославился депрессивной любовной лирикой?

Она тут же начинала спорить сама с собой. В чем смысл ужасов в литературе или кино — помимо выразительности образов, красоты слога и прочих умных фраз из рецензий? Для обывателя ужасы — повод чаще радоваться реальности: "Всю семью сожрал дом на холме? Квартирка-студия не выстоит даже против морской свинки — убийцы холодильников. Из астрала лезут чудовища? Моя ипотека на фоне этого — просто праздник какой-то!"

В мире, где монстры были реальнее любых долгов по кредитам, жанр хоррор так и не появился — его прекрасно заменяли сборники фольклора и выпуски новостей. И то, и другое, догадывалась Саша, проходило цензуру — к чему плодить еще больше страхов и паники?

Человека из другого мира легенды и телепередачи не пугали — просто не получалось в них верить. Поверить собственным глазам оказалось намного проще. Научило ли это ее бояться тьмы? За полгода Саша встретила кучку скелетов с идиотскими ухмылками, хромоногих пугал и паука, который сам ее испугался. Как только эффект неожиданности проходил, страх превращался в злость. Ночник, сияющий словно люстра, по-прежнему хотелось расколотить.

Саша сделала выводы: тьму следует опасаться — так любой разумный человек опасается ядовитой змеи, бешеной собаки или психопата с бензопилой. Главное — сдержать распоясавшееся воображение. Нет страха и паники — нет монстров.

И вот теперь она держала в руках учебник, полный этих самых монстров: не сборник сказок, не дешевый таблоид — книгу, которой полагалось верить.

Должно быть, большую часть вырванных страниц занимали именно иллюстрации. Саша мысленно поблагодарила неведомого цензора: ей и уцелевших картинок хватило с лихвой. Фотографий не было — сплошь рисунки. Названий у чудовищ тоже не оказалось, только номера в группах: "городской монстр № 11", "лесной монстр № 3"… "Мудро, — кивнула сама себе Саша. — Имя — "плюс много" к материальности." Общий смысл раздела был так же прост, как и безрадостен: тьма запоминала образы. Стоило какому-то олуху пару раз испугаться собственной тени, додумав ей суставчатые лапы, клешни или сто глаз, и — на третий раз тьма любезно предлагала монстра сама. Тень ли это жуткого высохшего дерева, или табуретки в баре, уже не имело значения.

Образы накапливались. Так продолжалось тысячи лет. Сашин знакомый программист сказал бы: у тьмы отличная база данных.

Порождения тьмы уничтожали волшебники. Именно ликвидаторам и нужна была классификация — для выбора наиболее эффективных слов. Обычно вполне хватало очень яркого света и немного волшбы. Раздел, посвященный самым тяжелым случаям, оказался вырван из книги полностью.

Саша обняла Защитника. Тот в кои-то веки не возмущался — понял, что нужен хозяйке. Собравшись с духом, она перелистала книгу еще раз. Ей предстояло работать на "Зарю", так какой смысл бояться рисунков?