Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

От архипастырей и всех духовных властей испрашиваю, чтоб повелели они священникам во всех епархиях своих сие увещание мое читать в церквах по окончании божественной литургии; а всяким воинским и гражданским командирам, какого бы звания и в каких местах ни были, предписываю, по данной мне от ее императорского величества власти, сие мое объявление везде по приличным местам прибить на прочтение и услышание всех и каждого».

Население мало или вовсе не обращало внимания на увещание, и до графа Панина дошли слухи, что народ говорит, будто он, как брат воспитателя наследника цесаревича Павла Петровича, едет встречать Пугачева с хлебом-солью.

«Такой дух бунтовщичей касательности, – доносил он[910], – до непорочной души непреткновенной никогда в совершенной верности к вашему императорскому величеству и владеющим мной государям, принудил встрепетать все жилы во мне, на изъявление тотчас в здешнем краю жестоких казней».

Желая показать, с каким хлебом и солью едет он к Пугачеву, главнокомандующий объявил, что по государственным законам он приказал в городах и селах, всех изменников, убийц и предводителей шаек, «изготовя наперед по христианскому закону, казнить смертью отрублением сперва руки и ноги, а потом головы, и тела класть на колоды у проезжих дорог»[911].

Всем начальникам отрядов приказано было, придя в селение, принимавшее участие в восстании, требовать выдачи зачинщиков, под угрозой в противном случае повесить каждого третьего из жителей по жеребью. Если бы жители и при этих условиях отказались указать на предводителя, то сотого по жеребью казнить, а всех остальных, принимавших участие в убийстве своих господ, пересечь плетьми под виселицами наижесточайшим образом. В каждом таком селении поставить виселицу, колесо и глаголь для вешания за ребро, объявляя при этом, что если впредь кто в том селении дерзнет бунтовать, или не только признавать, но и произносить самозванца именем покойного императора Петра III, или, наконец, кто не задержит и не представит начальству таких произносителей, «то таковых селений все без изъятия возрастные мужики, холопы барские и всякого звания люди будут присланными от меня командами беспощадно переказнены мучительнейшими смертями, а жены и дети их отосланы в тягчайшие работы»[912].

Разграбленное и расхищенное имущество, как казенное, так и частное, должно быть немедленно возвращено с тем, что если у кого оно найдено будет впоследствии, тот будет повешен.

Объявляя населению о таком распоряжении главнокомандующего, начальники отрядов должны были заставлять население целовать крест и Евангелие в залог того, что оно останется в «ненарушимой верности» императрице, и требовать, чтобы поставленные в селении орудия казни, впредь до указа, «отнюдь никем истреблены не были».

«Если бы, паче чаяния, – присовокуплял граф Панин, – чего до сих пор еще не произошло и ожидать почти невозможно, чтоб нашлись заслужившие, по вышеписанному предложению, наказание смертной казни или телесные наказания, дворяне или имеющие офицерские и выше чины, также и духовного рукоположения, таковых по изобличении содержать прикованными к стенам на хлебе и воде и о действительном их наказании представлять через нарочного».

Вслед за тем главнокомандующий писал Суворову:

«Дворянских несчастных девиц и женщин, кои от злодея отбиты, воспособствуйте, ваше превосходительство, сколь возможно облегчительнейшим образом и со снабжением к непретерпению бедности в дороге пристойно возвратить по тем местам, откуда они похищены. Ежели же у которых все их фамилии истреблены, то оных [прислать] в Пензу к моему дальнейшему о них попечению. Употребленные на вспоможения им без довольного излишества деньги уверен я всеконечно, что наша милосердая и великодушная монархиня всемилостивейше принять прикажет на счет экстраординарной здешней суммы, на которой оные и извольте хотя займом где употребить, а меня лишь для возвращения уведомить.