Пуговичная война. Когда мне было двенадцать

– Все на Мига-Луну! – приказал он.

Не так-то это оказалось просто… Трое противников, парализованные от страха при виде этой неожиданной сцены, встали как вкопанные, а потом быстренько ломанулись к своим, и двое, как и предполагал Тентен, действительно сбежали. Но Миг-Луна, как дурак, был схвачен шестью парами острых когтей и поднят, унесен в лагерь лонжевернцев под одобрительные возгласы и воинственные выкрики победителей.

Армия вельранцев в смятении отступила к лесу, зато окружившие пленника лонжевернцы во все горло воспевали свою победу. Подавленный случившимся Миг-Луна, окруженный вставшими возле него стеной четырьмя стражниками, почти не пытался сопротивляться.

– Эй, дружок, вот ты и попался, – ужасающим голосом произнес Большой Лебрак, – вот погоди, мы с тобой разберемся!

– Ай, ай, ай! Только не делайте мне больно! – залепетал Миг-Луна.

– Ну да, малыш, чтобы ты и дальше обзывал нас вонючками и парнями без яиц!

– Это не я! Ой, боженька! Что вы собираетесь со мной сделать?

– Несите нож! – скомандовал Лебрак.

– Ой, мамочки мои! Что вы хотите мне отрезать?

– Уши! – проорал Тентен.

– И нос, – добавил Курносый.

– И пипиську, – продолжил Крикун.

– Не говоря уж о яйцах, – завершил перечисление Лебрак. – Кстати, посмотрим, есть ли они у тебя!

– Прежде чем резать, надо бы ему мешок привязать, как бычкам, – заметил Гамбетт, которому, похоже, случалось присутствовать при подобных операциях.

– Конечно! Как висельнику?

– Точно! – подтвердил Тижибюс.

– Только не делайте мне больно, а то я маме скажу! – причитал пленный.

– Плевать я хотел на твою маму, как и на папу римского, – цинично возразил Лебрак.

– И господину кюре скажу! – добавил испуганный Миг-Луна.

– Говорю же тебе, плевать я хотел!

– И учителю, – бедняга замигал пуще прежнего.

– Чихал я на него! Ты еще в придачу и угрожаешь нам! Этого еще не хватало! Ну, ты дождешься, голубчик!

И, обращаясь к своим товарищам, прибавил:

– Подайте-ка мне отрезалку!

Вооружившись ножом с деревянной ручкой, Лебрак подступил к своей жертве.

Сначала он просто провел тупой стороной лезвия по ушам Мига-Луны. Ощутив холодок металла, тот решил, что ему и впрямь отрезают уши, и принялся рыдать и вопить. Удовлетворенный произведенным эффектом, Лебрак переключился на «отделку», по его собственному выражению, одежды несчастного.

Начал он с куртки: оторвал металлические пряжки с воротника, срезал пуговицы с рукавов и передней полы, потом раскроил петли, после чего Курносый отбросил в сторону эту бесполезную вещь. Та же участь постигла брючные пуговицы и петли. Не избежали своей судьбы и помочи: брюки тоже слетели прочь. Затем пришел черед рубахи; ни на груди, ни на рукавах, ни на воротнике не осталось ни одной пуговицы или целой петли; потом были полностью уничтожены клапаны и пряжки; поддерживающие чулки резиновые подвязки были конфискованы, а шнурки разрезаны на тридцать шесть частей.

– Подштанников, что ли, нет? – поинтересовался Лебрак, заглядывая в брюки с обвисшими помочами. – Ладно, а теперь вали отсюда!

Сказав это, он, точно честный заседатель, который при республиканском режиме, без ненависти и страха, подчиняется лишь велениям своей совести, напоследок ссудил ему лишь мощный и крепкий удар ногой в то место, где спина теряет свое благородное название.

Ничто больше не поддерживало одежду Мига-Луны, а он плакал, маленький и жалкий, стоя среди насмехающихся и улюлюкающих врагов.

– Ну-ка, давай, давай, арестуй меня, – ехидно предложил Гранжибюс, пока бедолага, прикрыв свою больше не застегивающуюся исподнюю рубаху курткой, висящей, как у торговца козами, тщетно пытался засунуть в штаны полы своей растерзанной сорочки.

– А теперь пойди, послушай, что скажет тебе твоя мамочка, – Курносый подсыпал соли на раны несчастного.

И в наступающей темноте, медленно волоча ноги, на которых едва держались башмаки, плачущий, постанывающий и всхлипывающий Миг-Луна присоединился к ожидающим его в лесу товарищам, которые окружили его и оказали ему всю помощь и поддержку, на какую только были способны.

А там, на востоке, слышались победные крики и издевательские оскорбления еле различимой в сумерках армии торжествующих лонжевернцев.

В завершение Лебрак подвел итог:

– Каково мы им врезали? Будет этим фрицам урок!

Потом, поскольку ничего нового на опушке не происходило и этот день окончательно принадлежал им, они по общинной дороге вдоль Соты спустились к карьеру Пепьо.

А уж оттуда, по шестеро в ряд, взявшись под руки, они, стуча каблуками и отбивая шаг, под командованием своего полководца двинулись к Лонжеверну. Лебрак шел отдельно, размахивая дубиной, а Курносый впереди с привязанным к острию его боевой палки красным от крови носовым платком вместо знамени. Бойцы распевали во все горло:

Мы Побе-еду вос-поем
И путь ее бессме-енный,
Теперь Свобода на-ас всех ведет,
И с се-евера на юг призыв трубы вое-енной
Врагу поко-оя не дае-е-ет!{16}

IV. Первые невзгоды