Пурпурный. Как один человек изобрел цвет, изменивший мир

Главная причина, по которой Август Гофман не мог разделить энтузиазм ученика касательно нового цвета, заключалась в том, что он не был удивлен этим открытием. Еще до приезда в Лондон он услышал предсказания Либиха, что из анилина будут создавать искусственные краски. Но его неодобрение корнями уходило в отношения между наукой и производством, в то время двумя мирами, разделенными нехваткой образования. В 1853 году лорд Лион Плейфер путешествовал по Германии и Франции по просьбе принца-консорта, чтобы рассказать о состоянии зарубежного научного и технического образования. Его выводы оказались печальными: великие университеты Европы уже установили крепкую связь между лабораторной работой и промышленностью, в то время как в Британии он увидел только «высокомерное уважение к практике и презрение к науке». Лорд решил, что виной всему сильная нехватка базового образования. Плейфер боялся того, как свободная торговля повлияет на Британию, предполагая, что, когда «сырье из одной страны станет доступным всем с небольшой разницей в цене, соревнование в сфере промышленности превратится в битву интеллекта».

Всемирная выставка 1851 года вдохновила на проведение множества лекций, спонсируемых Обществом искусств. И некоторые из них указывали на любопытную иронию: пока Британия сотрясала мир индустриальной мощью, она оставалась буквально единственной страной в Европе, которой недоставало четкой системы технического образования.

В тот же год в Манчестере открылся Колледж Оуэнса, и на празднике в честь этого события профессор химии Эдуард Франкленд предположил, что британская текстильная промышленность не готова к будущему. Ее превосходство в производстве смогут поддержать лишь крепкие связи с людьми науки. «Преимущество химии для химического промышленника, красильшика и ситцепечатника слишком очевидно, чтобы его комментировать, – говорил он. – Эти процессы не могут происходить без знания нашей науки, за исключением нескольких фирм… это знание часто слишком поверхностное, и его достаточно, чтобы предотвратить очевидные ошибки и катастрофические потери, но недостаточно, чтобы ухватиться за него и обратить себе на пользу множество ситуаций, постоянно возникающих в процессе производства».

Химическое общество, основанное в 1841 году, в которое входило несколько сотен человек из промышленного и научного мира, гордилось связью между ними. В 1853 году президент общества Фрэнк Добени с радостью проинформировал его членов, что исследование профессором Робертом Бунзеном извержений вулканов может быть использовано как «неоспоримое доказательство существования широкого спектра применения нашей работы». Спустя четыре года новый президент общества У. А. Миллер рассказал об открытии пурпурного цвета как о дальнейшем доказательстве пользы их знаний. «Один из наших членов, мистер Перкин, дал мне возможность предоставить вам результаты успешного применения абстрактной науки для практических целей». В то время он вряд ли мог предположить, что будет значить такое замечание.

В действительности до успешного производства краски все еще оставалось много месяцев, но даже когда это произошло, считавшие, будто интеллекту юного ученого можно было найти лучшее применение, не успокоились. Даже в 1862 году Гофман неохотно признавал открытие Перкина. В том же году посетив Всемирную выставку в Лондоне, он все еще высказывал пожелание, чтобы «усилия и время, потраченные на такую работу не сбили [Перкина] с пути научных исследований, для которого он показал себя весьма пригодным». Такое наивное отношение противоречило главной цели производства того времени: стремления к богатству.

Оглядываясь назад, мы видим, что Перкин тоже сомневался в своих коммерческих амбициях, но не из-за страха показаться жадным. Он решил рассматривать этот экскурс в индустрию как способ добиться цели, но писал своему другу Генриху Каро, что во время этого открытия «связь человека науки с производством считалась ниже его достоинства». Ученые, переступившие черту, считались изгоями, предателями своего предназначения. Перкин переживал, что, если его постигнет неудача, назад пути не будет. «Даже бедный Мэнсфилд, став промышленником, продал свои лабораторные инструменты (я купил у него весы), явно считая что дни его исследований закончились, – писал Перкин. – Общественное мнение и пример других заставляли меня бояться роли промышленника, потому что исследование было главной целью моей жизни, и я решил, что не сдамся, что бы ни выбрал».