Пурпурный. Как один человек изобрел цвет, изменивший мир

Особая любовь Евгении к цвету мов была отмечена The Illustrated London News в конце 1857 года. И возможно, на ее предпочтение повлиял выбор платья английской королевы для свадьбы ее дочери принцессы Виктории с принцем Фридрихом Вильгельмом в январе 1858 года. Наполеон и Евгения навестили королеву и принца Альберта в Лондоне в 1854 году. Во время их визита монархиня организовала встречу Евгении с ее дизайнером Чарльзом Кридом. Но к тому времени как Виктория и Альберт с ответным визитом посетили императора и императрицу по случаю открытия Парижской выставки, наряд Виктории считался немодным, и возможно, что теперь она обратилась к Евгении за советом.

Рассказывая о королевской свадьбе, The Illustrated London News писали, что «шлейф и платье Ее Величества были сшиты из насыщенного мова (сиреневого) бархата, украшенного тремя рядами кружев, на корсете сверкали бриллианты и знаменитая брошь с Кохинуром[30], нижняя юбка, старинный муар[31] цвета мов и серебра, с оборками из хонитонского кружева, головной убор – королевская диадема и жемчуг».

Три месяца спустя журнал отметил, что «цвет мов сейчас на пике моды, и ему благоволит сама Ее Величество… на последнем приеме шлейф Ее Величества был из бархата цвета мов. Это уникальный оттенок сиреневого. Он гармонично сочетается с черным или серым».

Punch, что вполне понятно, постарался раскритиковать этот новый тренд. Журнал питал особое недоверие к модным вещам, а тем более французским, и умудрился разобраться с ними в колонке под названием «Императрица Франции и моды» («Imperatrice de la France et de la mode»). Мир был обязан жене Луи Наполеона за «насыщенный и красивый цвет, который модистики и Манталлини[32] обожали называть мов… Мы спрашиваем дам, самых непредвзятых судей в сложном искусстве личного украшения, могут ли они показать пальчиком на другую императрицу, чьим эдиктам так же радостно следуют миллионы миллионов подданных».

Изначально увлечение этим цветом мало чем помогло Уильяму Перкину. Краситель появился не из анилиновой пасты, а из французских запасов мурексида и пурпурных красок, полученных из различных видов лишайника. Краска из лишайника была яркой, и, как и пурпурный Перкина, ее можно было получить в нескольких оттенках с разной устойчивостью. Джеймс Напье писал в «Справочнике по искусству окрашивания», изданном в 1853 году в Глазго, что «если бы этот цвет можно было получать в постоянном составе и закреплять на хлопке, его ценность была бы неоспорима».

Краска из лишайника по большей части производилась в Лионе фирмой «Гинон, Марнас и Бонне», компанией, которая изначально делала стойкий желтый из пикриновой кислоты. Сначала он применялся только для окрашивания шелка и шерсти, но к 1857 году был найден закрепитель хлопка, и востребованность краски превысила возможности производителя. Этот факт не упустили соперники Гинона, и в январе 1858 года представители красильной фабрики «Братья Ренар» и нескольких других конкурирующих фирм отправились из Лиона в патентный офис Лондона в надежде узнать метод юного химика, связанный с анилином. Они также встретились с Перкином в Гринфорд-Грин, где их ожидал холодный прием.

В попытке сохранить монополию ученый быстро подготовил запрос во французский патентный офис и отправился в Париж в апреле 1858 года, чтобы закончить процесс. Здесь ему сказали, что заявление не может быть рассмотрено, потому что он прождал больше 20 месяцев после регистрации в Лондоне, а, согласно правилам, промежуток времени не должен превышать полгода. Как ни странно, скоро это сыграло Перкину на руку.