Пурпурный. Как один человек изобрел цвет, изменивший мир

«Я видел в прессе, – объявил доктор Моллво Перкин, – а также слышал разговоры, что было непатриотично избавляться от успешной фабрики в возрасте тридцати шести лет». Но он утверждал, что у отца не было выбора. Как и в случае с другими индустриями, красильная промышленность требовала постоянных изменений: только компания с лучшими цветами и самыми эффективными методами производства могла захватить рынок. «Одному уму, каким бы энергичным и изобретательным он ни был, невозможно было заниматься всеми необходимыми исследованиями…» А химиков-исследователей было трудно заполучить, потому что британские университеты неохотно занимались их обучением. Конечно, были и немецкие ученые, но большинство, получив опыт работы в британских фирмах, возвращались домой. Страна не установила хороших связей между университетами и индустрией, и промышленность не могла ничего противопоставить великолепным исследовательским лабораториям Германии и Швейцарии. В начале войны фирма Hoechst наняла более 200 химиков-исследователей, хотя у Levinstein и Read Holiday их было всего несколько. В Германии заводы строили в чистом поле, и мало какие традиционные предприятия указывали им, что делать. На Рейне немцам удалось создать промышленность с нуля, не имея за плечами векового опыта работы в текстильной индустрии[61].

Но существовали и другие причины для господства Германии, и Перкину было больно говорить о них. «Имело место пиратство», – говорил он, имея в виду хаотичные патентные законы. В действительности в первые десятилетия индустрии они были такими непонятными, что почти не защищали автора. Поэтому химики из Берлина и Мюнхена получали лучшие открытия и иностранные методы для личного использования. Британское правительство позволяло иностранным химикам «получать патенты в Британии, по которым им не нужно было работать, но немецкие патенты» были неизменно недоступны английским изобретателям.

У Перкина были и другие объяснения, которые вскоре стали походить на отговорки: британская промышленность получала намного меньше внешних инвестиций от банков и других организаций. Отечественным капиталистам не хватало перспективного взгляда в будущее, чтобы инвестировать в новые процессы и механизмы, и они предпочитали быстро получать доход, а не вкладываться в долгие исследования. Британская казна получала большую прибыль от перевозок, работы доков и шахт или за границей благодаря появлению американской железной дороги. А еще существовала проблема навыков в маркетинге: вооружившись огромными книгами с образцами красок, немецкие торговцы уверенно убеждали всех, что они могут поставлять любой оттенок по меньшей цене. Даже спирт сыграл важную роль: чистый спирт, необходимый в больших количествах для некоторых новейших красок, стал невероятно дорогим в Британии из-за налоговых и лицензионных ограничений, а в Германии он был доступным и дешевым.

В докладе Перкина чувствовалось отчаяние. Война жестоко продемонстрировала слабость Британии, но эта опасность была также очевидна, когда его отец все еще был жив. И правда, на юбилейном празднестве в честь открытия мов Ричард Холдейн, министр обороны, согласился с критикой в адрес своего кабинета. Холдейн был главным оратором в отеле «Метрополь» и начал с обращения к иностранным гостям. «Я всегда считал, что вам должен показаться странным наш подход к таким вещам». Один из британских химиков крикнул: «Или его отсутствие».

Холдейн сказал, что восхищается глобализацией промышленности. Он отметил наличие «великолепных организаций» по производству красок за границей «и необычайную способность вашего государства заботиться о науке лучше нас». Министр считал, что для такого подхода в Британии существует причина. «Мы очень практичная нация, – говорил он, – но каким-то образом все равно медленно двигаемся вперед». Публика рассмеялась. «Это правда, что наше государство не уделяет особого внимания науке». Такое было непривычно слышать от министра. Он предполагал, что не было необходимости в поддержке образования и исследований, поскольку гений все это делает за них. «В этой стране мы не занимаемся организацией, мы ненавидим абстрактные идеи и ставим препятствия на пути исследователей, а не поддерживаем их». Холдейн сказал, что великие ученые, архитекторы и инженеры все равно пробивались вперед и что этим вечером у него есть яркий пример: упоминание Перкина вызвало, как всегда, аплодисменты, но сам он, наверное, отвернулся.

Холдейн продолжил доклад, обвинив в бедственном положении красильной промышленности смерть принца Альберта. «Я часто думал, что, если бы принц-консорт все еще был жив, Гофман, скорее всего, остался бы в стране и… с помощью этого великого духа центр индустрии каменноугольной смолы и всех ее продуктов – того, что нам так сильно нравится, – и миллионы, извлеченные из этих продуктов [смех], остались бы в Британии, а не переместились бы в Германию».