Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

А вот о том, какой поэт Чарский, нам ничего не известно. Сказано, что посещает его эта «дрянь» (вдохновение), сказано, что он пишет и печатает стихи (вроде хорошие, но ни одной его строки мы не знаем), сказано также, что ему претит звание поэта. И вот он — задает окончательно «тему». То есть если даже «тема» (конкретный сюжет) исходит не непосредственно от демонического «Я», то, во всяком случае, ее задает человек, в душе которого все-таки есть конфликт двух «Я». И именно поэтому этот конфликт так или иначе отражается в тексте или даже прямо задает его конкретную форму. Причем это относится и к тексту в целом, и ко всем его составным частям в отдельности. В тексте Пушкина всегда — так или иначе, в той или иной степени, в той или иной форме — присутствует поэтичность, которая тут же и искореняется: путем искушения, путем убийства, путем критики, путем смысловой деформации высказывания, путем стилистического или ритмического сбоя. Любым путем. И именно от этого даже у читателя, который этого не осознает, захватывает дух. И именно это делает тексты Пушкина неподражаемыми и неописуемыми.

То есть указать-то на гибель поэтического всегда можно. Например, в сюжетном построении: Сальери отравляет Моцарта; истукан, олицетворяющий природные и социальные катаклизмы, доводит до смерти бедного сочинителя Евгения; работник, связанный с бесами, защелкивает мечтательного попа если не до смерти, то потери сперва «языка» («празднословного и лукавого»), а потом и «ума» («не дай мне Бог сойти с ума»); презренный Фарлаф «вонзает трижды хлад ну сталь» в грудь Руслана, и так далее. Чтобы не говорить о пушкинской стилистике, сошлемся на «Слово в романе» Михаила Бахтина, где полно примеров стилистических сбоев, создающих глубину и многоплановость высказывания А.С. Что же касается ритмики, то сбои, разрушающие правильный метр, составляют большую часть пушкинского стиха. И далеко не все они обусловлены строением русского языка.

Роли и персонажи

Конечно, нам скажут: Пушкин гораздо сложней, чем то существо, которое вырисовывается в настоящем анализе. С этим нельзя не согласиться. Можно лишь сказать себе в оправдание, что до нашего анализа национальный гений при всей кажущейся простоте и ясности был абсолютно непонятен, а теперь он становится понятен хотя бы частично. Но вообще-то, конечно, в жизни он играл гораздо больше ролей, и его «Я» имели гораздо больше аспектов, чем просто Поэт или просто Демон. Прежде чем перейти к этим другим аспектам, надо немного определиться. И в первую очередь, чтобы в дальнейшем не путаться, надо четко различать, с одной стороны, два «Я» (демоническое и поэтическое), которые сформировались в детстве путем воспитания, а с другой — то, что на их основе возникает позднее. Возникают, во-первых, персонажи, действующие в литературных произведениях, которые человек пишет; а во-вторых, роли (или маски), которые человек играет в жизни.

Литературный персонаж может говорить: «я», — но это не то основное «Я», которое первоначально было сформировано в детстве, но лишь его модификация, оформленная такими-то литературными обстоятельствами. Скажем, Моцарт, Евгений из «Медного всадника», Дон Гуан, Ленский и т. д. — это всё персонажи, сформировавшиеся на основе поэтического «Я» Пушкина. Но социокультурное наполнение их совершенно разное. И их общая судьба имеет разные сюжетные повороты.

Примерно так же обстоит дело и в жизни с ролями. Находясь в такой-то роли, Пушкин может говорить: «я», — но это опять-таки ни одно из двух первоначальных детских «Я», но их модификации, соответствующие тем ролям, которые он играет в жизни: Романтический поэт, Бизнесмен, Светский человек, Глава семьи, Литератор, Игрок и так далее. Каждой из этих ролей более или менее соответствует одно из двух первоначальных «Я». В определенных, чаще всего экстремальных, ситуациях в человеке может почти в чистом виде проглядывать одно из этих первоначальных «Я» (в принципе их может быть и больше двух), но вообще-то в каждый данный момент человек Пушкин является констелляцией этих двух «Я», с одной стороны, а с другой — внутреннего опыта и внешних условий, в которых он сейчас пребывает (с известными оговорками это относится и к литературным персонажам).

Как мы видели, в Лицее Пушкин осознал, что он — Поэт, т. е. его поэтическое «Я» идентифицировалось с тем, что считалось поэтическим в этом учебном заведении. А чуть позже право на эту роль подтвердили уже серьезные литераторы, некоторых из них А.С. знал и раньше, но с которыми непосредственно сблизился именно в лицейские годы. Выйдя из школы, он уже начал вовсю играть роль Поэта.