Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Во-первых, ясно, что это сон Пушкина, который он, естественно, видит глазами своей музы. Видит вот что: зима (символ деревенского дискомфорта), Татьяна идет по снеговой поляне и видит перед собой бурливый поток. Это препятствие, которое Пушкину надо преодолеть, чтобы вернуться из ссылки: «как на досадную разлуку, / Татьяна ропщет на ручей»⁸⁶. Пушкинская переписка с друзьями в 1826 году, собственно, и начинается с попыток узнать: «Ужели молодой наш царь не позволит удалиться куда-нибудь, где потеплее?»⁸⁷

Позволит, но не сразу и — с некоторыми условиями... Потому что идет следствие по делу декабристов, и Пушкин знает про себя: «Я был в связи со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем»⁸⁸. Это он пишет Вяземскому уже после того, как послал (11.05.1826 г.) Николаю Павловичу письмо, в котором объясняет, что «заслужил гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенным в одном письме» (имеется в виду перехваченное властями письмо с демоническим оттенком, которое он написал из Одессы поэтичному Кюхельбекеру). Теперь поэт раскаивается, обещает впредь вести себя хорошо. И просит разрешения вернуться — по состоянию здоровья⁸⁹.

Раскаяние Пушкина в высшей степени искренне, именно об этом говорит сон Татьяны, который мы продолжаем толковать. Итак — преодоление препятствия, мешающего возвращению из ссылки. Вначале буквальный переход через ручей по скользкому «дрожащему гибельному мостку» — «двум жердочкам, склеенным льдиной»⁹⁰. Что это за жердочки? Да надежда на два весьма проблематично связанных обстоятельства: помощь влиятельных друзей и добрую волю нового царя. И тут, кстати, на той стороне потока появляется медведь, протягивающий лапу помощи. В контексте сна медведь — это, так сказать, ипостась Онегина (едва ли не тот самый медведь, который появляется в «Цыганах» и о котором одна дама сказала, вызвав тем самым удовольствие Пушкина, что во всей этой поэме есть только один порядочный человек, да и тот медведь. В «Цыганах» медведя водит Алеко — персонаж, несомненно возникший на основе демонического «Я» Пушкина). Через несколько строк выяснится, что Онегин — кум медведя, и это лишний раз подтверждает, что эти два персонажа сна связаны (а в сновидческой логике — просто тождественны), но пока — медвежья услуга: медведь переводит Татьяну через поток и приводит (в конце концов даже приносит) к лесному шалашу, где вместо медведя появляется уже сам Онегин.

Впрочем, на пути к шалашу Пушкин видит глазами своей музы еще множество препятствий. Во-первых, медведь все-таки преследует Татьяну. То есть Пушкин боится какой-нибудь медвежьей услуги от петербургских друзей, хлопоты которых и раньше, при Александре I, приводили совсем не к тем результатам, на которые поэт рассчитывал, а тут еще следствие (и первое, о чем он в связи с ним спрашивает в письмах: как Александр Раевский?..⁹¹ С чего бы это? Почему не о других?). В общем, не смея взглянуть назад, муза бежит через лес, без дороги, преодолевая еще множество препятствий, пока не падает в снег. После этого ее уже несет медведь. Иными словами: на данном этапе муза вся в демонической власти (в творческом плане). А это означает, что в своем бытовом поведении Пушкин в этот период целиком во власти своего демонического «Я». А также — во власти внешних, не зависящих от него, но воспринимающихся на подсознательном уровне как демонические, обстоятельств. Медведь несет музу. Это ли не пророчество о том, что вскоре поэт будет доставлен к царю под конвоем?

А медведь доставляет Татьяну к наполненной всякой нечистью хижине.

Заметим, что во всяком сне всегда присутствуют, с одной стороны, фрагменты сугубо внутренней душевной жизни человека, а с другой — следы внешних впечатлений и надежд, связанных с внешними обстоятельствами. Все это перемешано, связано, влияет друг на друга, означает друг друга, деформирует — образует сновидческую символику, которую и должен понять толкователь. Будем иметь это в виду, переходя ко второй части сна Татьяны. Происходящее в хижине — это, в сущности, дублирование того, что было на пути к ней. Рассказ повторяется, но — в других терминах.

Итак, медведь, выполнив свою миссию, исчез. Теперь смотрим глазами музы на происходящее внутри хижины: «Не видя тут ни капли толку, / Глядит она тихонько в щелку, / И что же видит?..»⁹² Множество населяющих бессознательное Пушкина разнообразных чудовищ и Онегина. Он явно верховодит ими («так, он хозяин, это ясно») и, кажется, поджидает Татьяну («в Дверь украдкою глядит»). Любопытная Таня «немного растворила дверь... Вдруг ветер дунул...»⁹³