Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

На юге он выбрал себе роль Изгнанника, что отчасти соответствовало его реальному положению и к тому же было весьма поэтично. Эта роль Романтического поэта основательно закрепилась в его душе, тем более что как раз пришел уже громкий поэтический успех — прогремела поэма «РиЛ», написанная еще в Петербурге. Эта роль подразумевала, помимо изгнанничества, разочарованность, непонятость миром, тайную любовь, грусть, восхищение странными пейзажами и прочее. Впоследствии, в строфах «Путешествия Онегина», Пушкин напишет об этом: «В ту пору мне казались нужны / Пустыни, волн края жемчужны, / И моря шум, и груды скал, / И гордой девы идеал, /И безымянные страданья». Но это пишется позже, когда уже «смирились вы, моей весны / Высокопарные мечтанья»⁸².

Процесс «смирения» был длительный и происходил по мере писания «ЕО». Скажем даже резче: процесс «смирения» и был процессом писания «ЕО». Пушкин начал создавать этот роман 9.05.1823 года в Кишиневе и, едва лишь успев дойти до «науки страсти нежной» (8 строфа первой главы), был переведен в Одессу (начало июля 1823 г.). И здесь под влиянием игр, практикуемых Александром Раевским, стереотип поведения Романтического поэта, эксплуатировавшийся доселе Пушкиным, начал ломаться. Юрий Лотман описывает это так: «В Одессе, когда смена стилей поведения и как бы «перемена лиц» в обществе Раевского превратилась в своеобразную игру, сама природа поэтического поведения стала осознанным фактом. Это повлекло два рода последствий. С одной стороны, поэт получил возможность взглянуть на романтическую психологию извне, как на снятую маску, что закладывало возможность взгляда со стороны на романтический характер и объективного его осмысления. С другой — именно в бытовом поведении оформилась «игра стилями», отказ от романтического эгоцентризма и психологическая возможность учета чужой точки зрения»⁸³.

Не будем дальше следовать за Лотманом в его интереснейших, но скорей социологических, чем психологических выкладках. Скажем сразу, что эта «своеобразная игра» стала тем, что выше нами понято как искушение Демоном. Раевский, постоянно ставя Пушкина в ложное положение в быту и насмехаясь над его романтическими поэмами, гальванизировал в нашем поэте то самое демоническое «Я», которое развилось в нем еще в детстве. А Пушкин, используя возможности своего демонического «Я», пытался сознательно отвечать Раевскому на его провокации, сам провоцировал и его, и других (особенно женщин). И в процессе этой игры действительно стал многое понимать. Но главное то, что в его душе, на основе его демонического «Я», стал кристаллизоваться образ Онегина — именно ближе к концу главы первой (которая была в основном завершена к 22.10.1823 г.) в этом герое стали ясно проявляться черты демоничности. И сразу же Пушкин переходит к главе второй, где появляется страдательно-поэтический Ленский... но об этом мы уже говорили.

Следующая глава начала писаться 8.02.1824 года (после перерыва на писание уже совсем не романтичных «Цыган») и доведена до «Письма Татьяны». После этого Пушкин был отправлен в Михайловское, и там был убит Ленский. Это убийство произошло (было написано) в 1826 году и многое значило в духовной биографии Пушкина, многое в нем изменило.

Литературная подготовка к акту убийства поэта и сам акт даны соответственно в пятой и шестой главах, которые писались одновременно в 1826 году. В первые дни этого года Пушкин закончил правку главы четвертой, скорей всего учтя в ней дошедшую до него информацию о восстании декабристов...

И кстати, 13 и 14 декабря он в два присеста написал «Графа Нулина». В этой поэме он пародировал шекспировский извод изнасилования Лукреции, приведшего в результате к изгнанию царей из Рима. Впоследствии Пушкин усиленно намекал на связь сюжета «Нового Тарквиния», как предполагалось вначале назвать «Графа Нулина», с событиями 14.12.1825 года, но, кажется, пушкинисты не очень-то вняли намекам, а зря — тут, собственно, нет никакой мистики: междуцарствие к тому времени продолжалось более трех недель, а заговор был составлен уже очень давно («кто же, кроме полиции и правительства, не знал о нем?»⁸⁴ — риторически спросит Жуковского Пушкин в письме от 20.01.1826 г.). Так что в некотором смысле в «Нулине» дан пушкинский прогноз возможных действий декабристов, которых, как им показалось, поманила Россия (Наталья Павловна). Символ этих господ — одураченный граф, который сперва «в потемках бродит», а потом «дерзновенною рукой / Коснуться хочет одеяла» и наконец получает пощечину, «да ведь какую!»⁸⁵. Полный облом! Действительно, никто ведь не думал в то время, что дело кончится виселицей и каторгой, даже полковник Пестель до конца надеялся оказаться лишь разжалованным...

Сон Татьяны

Но вернемся к убийству поэта. Писать главу пятую Пушкин начал 4.01.1826 года. Считается, что к 4.09.1826 года, когда он был отвезен в Москву для решительного разговора с новым царем, были готовы 24 строфы — то есть всё, что касается «Сна Татьяны». Этот сон стоит того, чтобы его подробно истолковать...