Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

Мы ведь сделали проступки великие:

Первый проступок — во разбой пошли,

Грабили все имения, злато, серебро,

Проливали напрасно кровь человеческу;

Другой проступок великий —

У родимой сестры мужа потребили,

Жива пленника в море спустили;

Третий проступок великий,

Великий грех тяжкий —

Родиму сестру при6есчестили\»

Вставают со сна все разбойники,

И все разбойники да прирасплакались И с родимой сестрой поздоровались.

Приходили они во свою землю К той ли ко родимой ко матушке,

Ко честной вдове горе-пашицы.

Тут все они с матушкой поздоровались,

Тут поздоровались и все расплакались;

Раздавали разграблено злато-серебро И всё имение-богачество По тем ли сиротам по бедныим,

По тем ли церквам по Божиим;

Сами пошли скитаться по разным странам.

Мотив «неузнанной сестры» очень распространен в сказаниях, как русских, так и вообще славянских, например, сербских, галицких. У нас он звучит в былинах богатырских (об Алеше Поповиче), в солдатских и казацких песнях, в сказаниях о татарском полоне и вот с особою выразительностью — в песнях разбойничьих.

Алеша Попович в среде русских былинных богатырей — фигура едва ли не единственная по безнравственности. Даже в лучших его подвигах удаль и удача неразлучны с чрезвычайной наглостью и некоторым жульничеством, а уж в любовных похождениях Алеша и вовсе подлец (см. ниже песню о братьях Збродовичах). Исключением из правил является былина о встрече Алеши во степи Саратовской с русской полонянкой, которую увели татары. Ajveina татар изрубил, а девушку хотел взять замуж. Посадил ее на коня, а по пути стал выспрашивать:

«Какого ты, девица, роду-племени?

Царского али боярскго?

Княженецкого али купецкого?

Али последнего роду — крестьянского?»

Отвечала Алеше красна девица: «Не царского я роду, ни боярского,

Не княженецкого, ни купецкого,

Не купецкого, ни крестьянского,

А того ли батюшки, попа Ростовского».

Соскакивал Алеша с добра коня,

Падал коню во праву ногу:

«Спасибо тебе, батюшко, добрый конъ\

Я думал получить себе обручницу, Обручницу-подвенечницу,

А выручил родну сестрицу».

Заскакивал Алеша на добрй коня,

Побежал он к своёму батюшке,

Что к тому ли попу Ростовскому⁴⁶⁵.

Рыбниковская запись о девяти братьях и сестре представляется мне интереснейшею других, потому что доводит драму до конца. Обыкновенно ее преступное развитие пресекается на половине: разбойники (или разбойник) убивают зятя, но вовремя узнают сестру, чтобы избежать греха, о котором в народное сознание уже вошло, что он тяжелее грабежа и убийства. «Как был я жив, — рассказывает благодетельный мертвец в мурманской сказке, — завел я всяким беспутством заниматься, до того дошел, что с родною сестрой любовь свел, а когда она от меня понос понесла, то я со стыда ушел на Грумант (Шпицберген) без материя благословения. За что матушка прокляла меня такою клятвой, что меня мать-сыра земля не принимает»⁴⁶⁶.

Несмотря на явно христианскую учительскую мораль всех подобных сказаний, было бы слишком узко объяснять их нарождение и развитие в народе только сменою языческой семьи христианскою. Конечно, Церковь приложила все средства своего воздействия, чтобы отвлекать новообращенную паству от владевших ею кровосмесительных нравов, на которые прозрачно намекает начальный летописец. Памятники этой благочестивой пропаганды — легенды и романы о кровосмесителях, переработанные из византийских житий и сказаний не только книжным поучением (например, история Аполлония Тирского), но и вошедшие в слух и уста народа с такою удачливою прочностью, что вырастили из себя новые, как бы оригинальные сказы и духовные стихи. Но это лишь позднейшие художественные союзники в этической борьбе, уже одержавшей решительную победу. Ее предшественность христианству доказывается хотя бы уже тем, что в основных славянских и русских сказках и поверьях обороною против кровосмесительного греха выставляются не христианские средства, но магические — волшебство.

Так, в хорватских поверьях считается зловещим предзнаменованием для женщины видеть себя во сне в любовной связи с близким родственником — братом, отцом и т. д. Это-де к смерти детей. Чтобы парализовать зловредную силу подобных кошмаров, женщины весною запасаются луковицами лесной фиалки (кукушкины слезки, orchis colchicum L.) и носят их под поясом, прямо на голом теле, что устраняет от матерей кровосмесительные сновидения, а от детей — смертную угрозу⁴⁶⁷. В русской сказке «Князь Данила-Говорила»⁴⁶⁸ сестру, обвенчанную с братом, спасают от кровосмешения какие-то говорящие «куколки», врученные ей прохожими «старушками» — по всей вероятности, божки какого-нибудь инородческого культа.