Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

Возможно ли, однако, чтобы в инородческих племенах, об эндогамизме которых столько было говорено раньше, эксога-мическая пропаганда велась прежде христианской проповеди? Очень возможно. Она основывалась не столько на этических соображениях, сколько на физиологическом наблюдении, что браки в близком родстве дают плохое потомство. Киргизы остерегаются их даже в степенях, разрешаемых шариатом, что выявляет обычай доисламский. Когда Н. И. Гродеков спросил, почему киргизы так стесняют свои браки, бий Султан Канаев объяснил ему две причины, из которых вторая — именно эта, физиологическая: «При таких браках потомство бывает немногочисленным, “семя их не растет”, а также муж не любит жену и бывает, как передают, слабосилен в половом отношении»⁴⁶⁹. Совершенно так же рассуждает костромской мужик в диалоге А. Ф. Писемского: «“В женихи, что ли, к барышне-то ладишь?” — “Нет, нам нельзя, мы — родня”. — “Родня?! Ишь ты, а!” — “Коли родня, значит, нельзя теперь”. — “Отчего ж?” — “В законе не показано”. — “Что ж, что не показано! Это вздор!” — “Как вздор!.. Нет!.. Счастья при том не бывает. Коли тоже, где этак вот повенчаются, так опосля, чу, и не спят вместе, всё врозь... опротивеет!”»⁴⁷⁰.

Первая причина бия Султана Канаева борется с эндогамией как ближайшею соседкою гетеризма. «При близких браках не было бы стыдливости между парнями и девицами одного аула, они не стеснялись бы иметь любовные отношения». Некрещеные чуваши Александры Фукс стыдились женить сыновей или дочерей выдавать замуж в своей деревне (см. выше), потому что «все могут подумать, будто бы любили друг друга до свадьбы. Да и грешно! Грех, великий грех жениться на девке, которую каждый день видишь!»⁴⁷¹.

В только что упомянутой сказке о Даниле-Говориле князю этого имени завещано матерью жениться только на той девушке, которой на руку придется волшебный перстенек, коварно подаренный старой княгине кумою, злою ведьмою. Но сколько Данила ни мерял девичьих рук, ни одной перстень не пришелся впору. Примеряла его родная сестра — колечко обвилось, засияло, как для нее нарочно вылитое. «“Ах, сестра! Ты — моя суженая, ты моя будешь жена!” — “Что ты, брат! Вспомни Бога, вспомни грех, женятся ли на сестрах?..” Но брат не слушал, плясал от радости, велел сбираться к венцу. Залилась она горькими слезами, вышла из светлицы, села на пороге и река рекой льется⁴⁷²...»

Мотив перстня, должного прийтись как раз по мерке на руку суженой невесте, имеется в сказаниях едва ли не всех народов, усвоивших брачный символ пальца и кольца. Иногда заменяется башмаком (египетское предание о Никотрисе, Сандрильона), поясом, золотым волосом чудесной длины и т. п. Подстрекателем же к кровосмесительному браку перстень является совершенно схоже в хорватской сказке «о том, как отец хотел жениться на дочери»⁴⁷³. Разница только в степенях родства: вместо брата — отец, а завещательница рокового перстня — умирающая не мать, но жена. Чтобы избавиться от ненавистного брака, хорватская невеста оттягивает срок свадьбы, требуя от жениха-отца выстроить башню, которая, дескать, и будет нашим брачным покоем. Подкупленный девицей зодчий устроил в башне тайный ход. Девица обвенчана, но в решительную для своего девства минуту исчезает из башни тайным ходом, оставив обманутого кровосмесителя в дураках.

Для спасения девицы русская сказка прибегает, как уже было отмечено, к сверхъестественному вмешательству с магическим талисманом.

«Идут мимо [девицы] старушки прохожие. Зазвала их накормить, напоить. Спрашивают они: что ей за печаль? что за горе? Нечего было таить; рассказала им все. “Ну, не плачь же ты, не горюй, а послушай нас: сделай четыре куколки, рассади по четырем углам; станет брат звать под венец

— иди, станет звать в светлицу — не торопись. Надейся на Бога, прощай!” Старушки ушли. Брат с сестрой обвенчался, пошел в светлицу и говорит: “Сестра Катерина, иди на перины!” Она отвечает: “Сейчас, братец, сережки сниму”. А куколки в четырех углах закукували:

“Ку-ку, князь Данила,

Ку-ку, Говорила!” —

“Ку-ку, сестру свою,

Ку-ку, за себя берет!” —

“Ку-ку, расступись, земля!” —

“Ку-ку, провались, сестра!”

Земля стала расступаться, сестра проваливаться. Брат кричит: “Сестра Катерина, иди на перины!” — “Сейчас, братец! башмачки сниму”. Куколки кукуют, и скрылась она под землей.

Брат зовет еще, зовет громче — нету! Рассердился, прибежал, хлопнул в двери — двери слетели, глянул на все стороны — сестры как не бывало; а в углах сидят одни куклы да знай себе кукуют: “Расступись, земля, провались, сестра!” Схватил он топор, порубил им головы и побросал в печь».