Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

Сестрица братьев Збродовичей — типическая теремная красавица XVI — XVII вв. «Хороша, голубушка, пригожа», «из терема не ходит, белил с лица не ронит, бела лица не кажет», «в окошечко не смотрит, в хороводы не играет». То ли на пиру у князя Владимира, то ли более демократично у какого-то попа с дьяконом братья Збродовичи расхвастались совершенствами своей сестры. Любопытно, что хотя они оба женаты, но хвастают не женами, а сестрою: это, пожалуй, можно принять как последний и очень далекий эндогамический отголосок. Но не успели Збродовичи восхвалить свою Наталью или Настасью Збродовичну, как выскочил известный бабий пересмешник и девичий прелестник Алеша Попович и тоже давай хвастать:

«Не чем же вы, братаны, хвастаете,

Не добром, братаны, похваляетесь;

Довольно я видал вашу сестрицу,

Свет Настасью Збродовичну,

А бывали и такие часы,

Что у ней и на грудях леживал!»

Оскорбленные братья швырнули в Алешу ножами, но «гораз-ден Алеша был ножи хватать», увернулся, а братьев научил, как проверить его похвальбу и уличить сестру. Подкрались Збродовичи к терему Настасьи и швырнули в окно ком снегу. Девушка подумала, что с нею заигрывает Алеша, и откликнулась:

«Не дури, сударь, Попович! пойди ко мне во терем,

Во терем, во высок; моих братьев дома нет,

Моих братьев дома нет; поехали на базар,

Поехали на базар цветно платье покупать,

Цветно платье покупать, меня, сестру, снаряжать».

(Малоархангельская запись кн<язя> Н. А. Кострова.)

Братья хотят казнить сестру. В записях более старого былинного склада дело кончается благополучно, по вмешательству вошедшего в разум и совесть Алеши Поповича:

«Ой вы два брата, два Петровича!

Не губите своей Настасьи Збородовичны,

Отдайте мне-ка во замужество!»

Остоялись братья Збородовичи,

Низко кланялись они Алеше Поповичу,

Отдавали ему в замужество Свет Настасью Збородовичну.

(Шенкурская запись В. И. Даля.)

[Шенкурс<к>. Записано г. А. Харитоновым, сообщено В. И. Далем.]

Но в позднейших записях беседно-песенного склада Алеша остается подлецом до конца и братья убивают сестру:

Покатилась головка Алешеньке под ножки,

А Бог суди Алешу:

Не дал пожить на свете!

Особенно ярка мотивировка убийства в малоархангельской записи кн. Н. А. Кострова:

Как брат брату взговорил: «Пойдем, братец, во кузенку, Мы и сделаем по ножу, ссекем сестре голову,

Ссекем сестре голову: обесчестила 6ороду\»

Здесь уже, конечно, было бы напрасно искать Киева, Новгорода, ни тем паче эндогамического первобыта. Московская семья, московский терем, московский наглый Дон-Жуан, жестокий и бессовестный, московская плутоватая затворница, московские бородатые братья-тяжелодумы и столь же тяжелые на руку, с честью в бороде... Весь тон рассказа превосходно выдержан, начиная с запевки:

У попа была беседушка, у дьякона — другая,

У дьякона другая — хвалились два брата...

Ее несколько вульгарная интимность гораздо больше идет к этой «мещанской трагедии», чем величавый шенкурский сказ с Владимиром, с князьями, боярами, сильными-могучими богатырями и даже еще паленицами удалыми.

Результатом эксогамического союза возникает свойство, то есть усвоение чужой женщины роду и чрез нее — союз с ее родом до признания его, в известной степени, своим. Древнейшую форму усвоения чужеродок, полиандрическую, принудительное многомужие мы можем только подозревать по некоторым указаниям арабских купцов, бывалых на Волге в УШ — XI вв. Патриархальные ограничения полиандрии представляют: (1) снохачество — порок, доселе весьма распространенный на Руси и вообще в славянстве; (2) левират (ужичество) — право или обязательство деверя жениться на вдове умершего брата (культурная поправка к существовавшей когда-то принадлежности женщины всем братьям мужа). Левиратный брак сохраняет полную силу равно у всех инородцев-тюрко-финнов, обруселых и не обруселых. Если он утратился у русских и славян, то, конечно, лишь под давлением Христианской Церкви, признавшей в нем враждебное беззаконие. Что он существовал в Киевской Руси, доказывается женитьбою Владимира на беременной вдове убитого им брата Ярополка. Летописец очень ею возмущается, но это — христианский, монашеский, а не бытовой протест. У волжских инородцев, наследников Хазарского и Болгарского царств, в которых государи и высшее сословие исповедовали иудаизм, а потом на смену ему пришел ислам, левиратное существо брака могло только укрепиться и развиться, подтвержденное религиозным законом⁴⁸¹. С тончайшею подробностью выработаны левиратные отношения (по адату и шариату) у киргизов, равно как и всё обычное брачное право в свойстве⁴⁸².

4