Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

Не знаю, насколько справедливо, но мне передавали за верное, что обычай ехать к венчанию невесте из дома родителей жениха, а не своих отца с матерью, существует в известном селении Короп Черниговской губернии, вообще очень богатом пережитками бытовой старины. В некоторых местностях Приуралья, где сильна семейная власть «большух», т. е. старших домохозяек, считается необходимым правилом, чтобы невеста перед свадьбою прогостила несколько дней у будущей свекрови. Это всё, конечно, символические следы пережитой эндогамии: сперва девушку увольняют из своего рода и вводят в род жениха, усво-яют ее его роду, а потом уже признают ее бракоспособной для союза с новым родичем.

Художественные наблюдатели семейного русского быта не прошли мимо частого явления любви между деверем и невесткою. Например, у Н. С. Лескова в «Платониде и Котине До-ильце» оно освещено очень красиво и с заметною симпатией к герою и героине в противопоставлении грубому и подлому сно-хачу-свекру, преследующему красавицу Платониду. Снохачами русская литература занималась мало сравнительно с широким распространением этого коренного порока русской семьи, которыми возмущался начальный наш летописец. Классический рассказ А. Ф. Писемского «Батька» по глубокой народности своей остается в области этой темы непревзойденным «человеческим документом». Позже — у М. Е. Салтыкова, М. Горького и др.

Странным образом снохачество, заклейменное и летописцами, и юридическими памятниками древних и новых времен, столь частое и распространенное, что буквально нет в пределах нашего отечества области, где не возмущались бы им Церковь, обычное право и общественная молва, почти замолчено народным песнетворчеством. Я, по крайней мере, не знаю другой, относящейся к нему песни, кроме калужского варианта известной «Сею, вею бел леночек»:

Стал леночек поспевать,

А я, млада, горевать:

«Не с кем, мати,

Лен мне брати!»

Свекор бает: «Я с тобою,

Я с тобою, со снохою,

Со снохою, молодою!»

Сноха скажет: «Ну тебя к черту,

Ну тебя к черту, старого черта!»

(Мельгунов)

Да и то в других вариантах песни предложение свекра имеет иной характер не заигрывающий, а скорее блюстительный. Да и вся песня нового склада едва ли старше конца XVIII в., если не того позже.

Пословицы более откровенны: «Сношенька у свекра госпо-женька»; «Сноха на двор, а свекровь на стол».

Народный протест против снохачества выражается значительным количеством «дурных примет», устраняющих подозреваемых снохачей от участия в общественных молениях и предприятиях религиозного порядка. Например, если при поднятии нового колокола на церковь он упрямится, это приписывается присутствию среди поднимающих или глазеющих како-го-нибудь тайного снохача.

Из приведенных выше сказочных примеров ясно, что эндога-мическая родовая традиция разрушилась личностью (преимущественно женскою) при противодействии рода, видевшего в ней обычай, правило, закон. Настолько, что чужая женщина для члена эндогамического общества становится своеобразным табу — существом запретным, пред которым половой инстинкт обязан и привыкает молчать и чрез дисциплину долга и привычки извращается в полную обратносгь: чужеродная самка не привлекает, но отталкивает самца, пугает его, отвратительна ему.

Вспомним «Подлиповцев» Ф. М. Решетникова. Чердынец Пила живет в связи со своей дочерью Апроською. Когда Ап-роська умерла с голода и холода, Пила и другой сожитель Ап-роськи, Сысойко, ушли с горя бурлачить. Попали в городе в полицейскую чижовку⁴⁸⁴. Содержавшиеся в ней за кражу женщины стали ласкать Пилу.

— Какой ты хороший! — говорила одна.

— Я те «хороший»!.. Прытка больно!..

Одна женщина обняла Пилу.

Пила опять ударил ее.

— Сказано, не тронь! и все тут! А с тобой уж не лягу. У меня вон Ап-роська была, а ты чужая...

С не меньшею выразительностью изображено предубеждение крестьянина-родича против чужой женщины в «Питерщи-ке» известного этнографа С. В. Максимова. Очерк его появился значительно раньше «Подлиповцев» и развивает свое действие не в диком Чердынском краю, но в Галицком уезде Костромской губернии, поставляющем плотничьи артели на все Поволжье, изобилующем «питерщиками», т. е. бывалыми в столицах людьми отхожего промысла (маляры), — следовательно, казалось бы, гораздо более культурном, чем колдовская, лешая Чердынь. Однако и здесь то же самое. Домашние допрашивают парня, не он ли подарил платок соседке-девуш-ке, в него влюбленной. Ответ:

— Попгго я ей куплю, сестра что ли?

Девушка просит парня поцеловать ее. Ответ:

— Я, брат, боюсь с чужими-то целоваться, сейчас губы опрыснет, после и присекай кремнем. Я только со своими целуюсь, и то только в Христов день...

Таким образом, поцелуй чужеродки — грех, караемый даже физически: он вреден для здоровья, от него бывает сыпь на губах. И это примета общеизвестная:

— Отстань ты! — говорит тот же парень той же наянливой⁴⁸⁵ девке, — сказал, не стану, — опрыснет, после присекать надо. Невестка заприметит — оговорит⁴⁸⁶.