Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 2

Эти герои, эти Рудины были родные братья тем своим немецким современникам, которых так хорошо изобразил Ф. Шпиль-гаген в романе «Загадочные натуры»¹²⁶³. Они страдали от горького сознания, что не могут ничего сделать для осуществления своих идеалов, и в то же время делали великое дело, пробуждая общественную мысль, распространяя знания, воспитывая гуманные чувства и развивая сознание гражданского долга. В частности, они воспитывали и по возможности поднимали до уровня своего развития женщин — своих возлюбленных, жен, сестер, знакомых. Это развитие женщины посредством частной, домашней, дружеской пропаганды продолжается до последнего времени. Часто такая просветительная деятельность мужчины заканчивается брачным союзом и нередко начинается только после его заключения. Многое, конечно, можно сказать против такого воспитания жены для себя, против такого развития женской личности по своим личным вкусам. Но в нашем обществе, где так много дам и барышень, баб и девок и почти вовсе не было до самого последнего времени ни людей-женщин, ни средств к общественному их воспитанию, — в нашем обществе упомянутое домашнее образование женщины ее возлюбленным или мужем было явлением неизбежным. Оно приносило и приносит свои хорошие плоды, конечно, в том только случае, если воспитателями являются порядочные люди, а не негодяи вроде уродов, измышленных импотентной фантазией В. П. Авенариуса, А. Ф. Писемского, И. А. Гончарова и К°. Кто наблюдал этот разряд явлений в действительной жизни, тот, конечно, знает, что со стороны мужчин не обходится при этом без попыток к нравственному закабалению себе женщины, но эти попытки далеко не составляют общего правила, и большинство развивавшихся таким образом женщин остается нравственно свободным от своих учителей, возлюбленных или мужей. Мы знаем даже такие случаи, что брак заключался с единственною целью воспитания девушки и освобождения ее от родительской опеки, препятствовавшей ее стремлениям к образованию и самостоятельной жизни. Эта домашняя пропаганда оказала женскому делу большие услуги; ей русская женщина сороковых и пятидесятых годов обязана всем своим развитием, какое имела она тогда, — своими стремлениями к свободе и серьезному образованию и тем сознанием своего личного достоинства, которое делает невыносимою семейную тюрьму. Подобно домашней, и публичная, литературная пропаганда эмансипации вплоть до последнего времени велась почти исключительно мужчинами; русская женщина хотя и чувствовала всю тяжесть своего положения, хотя и стремилась улучшить его, но не была настолько подготовлена к сознательной, систематической борьбе, чтобы открыть ее на литературном поле. Ни одна из даровитых писательниц прежнего времени, ни Е. П. Ростопчина¹²⁶⁴, ни Е. Тур¹²⁶⁵, ни С. Д. Хвощинская¹²⁶⁶, ни даже Марко Вов-чок¹²⁶⁷, ничего не сделала в пользу эмансипации. И когда в конце пятидесятых годов жизнь настоятельно выдвинула женский вопрос, то женщина нашла необходимым гласно обратиться к мужчине за помощью. Она сознавала свое бессилие идти вперед самостоятельно и честно и просила приготовить ее для этого самостоятельного шествия. Помещенная в «Современнике» 1857 г. «Жалоба женщины» вполне характеризует собою тогдашнее состояние женских умов. Писавшая эту жалобу какая-то г-жа А. говорит то же самое, что говорили о женщине В. Г. Белинский и А. И. Герцен; она высказывает свое недовольство пансионским и институтским образованием и воспитанием женщины исключительно для брака и требует уравнения образования обоих полов. «Попробуйте вести ваших детей, сына и дочь, одной дорогой; по различию своей породы они будут смотреть в разные стороны: в одном не уничтожится мужчина, в другой — не утратится женственность от того, что вы расширите пределы ее ума». Но путаница понятий автора и неопределенность его желаний простираются до того, что, попытавшись отнестись критически к тогдашней программе женского образования, г-жа А. проектирует особую историю для женщин. «Женщинам история должна показать их судьбу, положение в обществе, права и обязанности их так же, как и семейную жизнь у разных народов и в разные времена. Такая история займет женщину, потому что тут она узн&ет свое значение, влияние, которое она имела и может иметь на общество, узнает, чем приобретается влияние; она увидит в истории, как действовали на ее судьбу мировые явления, успехи наук, и не будет уже смотреть на них равнодушно». Автор и не сообразил того, что противоречит самому себе и хлопочет не об общечеловеческом образовании женщины, а о ее воспитании для семейства. В заключение г-жа А. вполне сознается в своей некомпетентности по женскому вопросу и чуть не плачет. «Мне хотелось бы только вымолить у жизни, у обстоятельств, у людей внимания к женщине и помочь ей стать в независимое положение, с тем чтобы она не утрачивала поэтическую сторону женственности. Помогите, ради Бога, помогите все, кто чем и как может! И пускай мои худо высказанные желания вызовут чей-нибудь светлый ум на пользу женщин, пускай одним вопросом в жизни будет меньше!..» Таким образом, институтское и пансионское образование только портило женщину, а ее домашнее развитие при помощи скудной литературы и частной пропаганды мужчины оказывалось далеко не достаточным для того, чтобы дать ей силы для самостоятельного развития. Русская женщина того времени не могла развиться более тургеневской Елены. Даже в начале шестидесятых годов по выходе «Накануне»¹²⁶⁸ русские женщины с каким-то энтузиазмом преклонялись перед образом Елены и видели в ней идеал женщины-гражданки. Они не могли понять, что, при всей симпатичности своей натуры, при всей относительной самостоятельности своего характера, Елена очень далека от тех совершенств, которые требуются от женщины сознанием эпохи и интересами самого женского дела. Она была неспособна ни к какой самостоятельной деятельности и только любовь к Инсарову, который очаровал ее как герой и покорил ее своей нравственной мощью, только чистая, пламенная любовь к этому избраннику ее сердца увлекает ее на освобождение Болгарии. После смерти Инсарова она ограничивает свою деятельность ролью сестры милосердия. Она была не гражданка, а только умная, честная, хорошая жена гражданина чужой ей страны, на пользу которой во имя привязанности к своему мужу она действовала в то время, когда ее собственная страна нуждалась в деятелях не менее какой-нибудь Болгарии, и действовала до тех пор, пока находила опору, поддержку и поощрение в том, кого она так беззаветно любила.