Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 2

В. Г. Белинский, однако ж, не мог вполне возвыситься до того уровня, на каком в Европе давно уже стояла идея женской эмансипации. Одно время этот гениальный самоучка даже смотрел на женщину ничем не лучше той толпы, которую он старался гуманизировать и просвещать. Вот что писал он о воспитании женщины: «Природа дала мужчине мощную силу и дерзкую отвагу, мятежные страсти и гордый пытливый ум, дикую волю и стремление к созданию и разрушению; женщине дала она красоту вместо силы, избытком тонкого и нежного чувства заменила избыток ума и определила ей быть весталкой¹²⁵⁵ огня кротких и возвышенных страстей; и какая дивная гармония в этой противоположности, какой звучный, громкий и полный аккорд составляют эти два совершенно различные инструмента! Воспитание женщины должно гармонировать с ее назначением, и только прекрасные стороны бытия должны быть открыты ее ведению,^ обо всем прочем она должна оставаться в милом простодушном незнании; в этом смысле ее односторонность — ее достоинство; мужчине же открыт весь мир, все стороны бытия...» Если так смотрел на женщину учитель, то можно себе представить, какая путаница понятий царила в головах его учеников! И хотя Белинский в конце своей деятельности значительно изменил свои прежние воззрения на женщину, но эмансипатором в современном значении этого слова он все-таки не был.

А. И. Герцен, образованность которого равнялась его блестящему таланту, пошел гораздо дальше Белинского и поставил на рациональную почву вопрос о любви и браке в своем романе «Кто виноват?»; он вместе с тем был у нас и первым проповедником идеи равенства полов. Вот что писал он еще в начале сороковых годов: «Этот мир всеобщих интересов, эта жизнь общественная, художественная, сциентифическая¹²⁵⁶ — всё это для мужчины, а у бедной женщины ничего нет, кроме ее семейной жизни. Она должна жить исключительно сердцем; ее мир ограничен спальней и кухней... Странное дело! девятнадцать столетий христианства не могли научить людей понимать в женщине человека. Кажется, гораздо мудренее понять, что земля вертится около солнца; однако поспорили, да и согласились; а что женщина — человек — в голову не помещается! Однако ж, участие женщины в высшем мире было признано религией: “Марфа, Марфа, ты печешься о многом, а одно потребно, Мария избрала благую часть”. На женщине лежат великие семейные обязанности относительно мужа — те же самые, которые муж имеет к ней, а звание матери поднимает ее над мужем, и тут-то женщина во всем ее торжестве: женщина больше мать, нежели мужчина — отец; дело начального воспитаний есть дело общественное, дело величайшей важности, а оно принадлежит матери. Может ли это воспитание быть полезно, если жизнь женщины ограничить спальней и кухней? Почему римляне так уважали Корнелию¹²⁵⁷, мать Гракхов? Семейное призвание женщины никоим образом не мешает ее общественному призванию. Мир религии, искусства, всеобщего точно так же раскрыт женщине, как нам, с тою разницею, что она во всё вносит свою грацию, непреодолимую прелесть кротости и любви. Вся история Италии не совершалась ли под беспрерывным влиянием женщин? Не доказали ли они мощь гениальности своей и на престоле, как Екатерина П, и на плахе, как Ролан¹²⁵⁸? Нужны ли доказательства людям, которые своими глазами видели Сталь, Рахель¹²⁵⁹, Беттину¹²⁶⁰ и теперь еще видят исполинский талант гениальной женщины? <...Жакое же мы имеем право отчуждать их от мира всеобщих интересов? <...> В дикие времена феодализма рыцари имели обыкновение в своих поместьях выбирать маленьких девочек, обещавших красоту, и запирать в особое отделение, где за их “нравственностью” был строгий надзор; из этих рассадников брали они себе по мере надобности любовниц. Так рассказывает очевидец Брантом¹²⁶¹. Ныне такого грубого и отвратительного уничижения женщины нет. А не правда ли, что-то родственное этим хозяйственным запасам осталось в воспитании девиц исключительно в невесты? Мысль, что девица сама в себе никакой цели не имеет, кроме замужества, право, ненравственна и непристойна!..»¹²⁶².

Таким образом, еще в сороковых годах русская мысль начала относиться критически к женщине и к основным условиям ее положения в семье и обществе. «Дамы, приятные во всех отношениях» уже не удовлетворяли русского человека, и он думал о новой женщине, образ которой представлялся ему в светлых, радужных, но не совсем определенных очертаниях. Он устами тогдашнего поэта говорил женщине:

«Твое святое назначенье —

Наш гений из пелен принять,

Направить душу поколенья,

Отчизне граждан воспитать,

И новой мыслью, новой страстью,

Огнем, любовью, красотой Подвинуть мир в путях ко счастью И взволновать его застой».