Но потеря невестою до брака невинности признается по нашему древнему праву поводом к разводу еще и по другому основанию, и именно вот по какому. Со времени принятия нами сербской Кормчей в состав наших Номоканонов вошли также и некоторые выдержки из Моисеева закона, и в числе их и следующее правило Второзакония: если кто-либо ложно обвинит жену в потере невинности до брака, тот обязан заплатить пеню (100 сиклей151
серебра) и лишается навсегда права развестись с несправедливо обвиняемой.Если же, напротив, сказанное им будет истинно и не найдется девства у отроковицы, то пусть приведут ее к дверям дома отца, и жители города побьют ее камнями до смерти; т. е. лишенной девства невесте назначается такое же наказание, как и прелюбодействовавшей жене152
.Таков был закон. Насколько он применялся к жизни — это другой вопрос. В одном едва ли может быть сомнение, а именно в том, что обручение служило препятствием к браку или, по крайней мере, что такую роль старались ему придать русские иерархи. Так, в «Вопросах и ответах о разных случаях пастырской практики» — памятнике, весьма много напоминающем известные «Вопросы Кирика», есть такой вопрос: «Если кто, обручившись с одной, возьмет за себя другую, то венчать ли его?» Ответ последовал такой: «Не венчати, понеже яко прелюбодей есть»153
. Но признавалась ли в церковно-судебной практике в виде общего правила потеря невестою невинности до брака поводом к разводу — на это нельзя дать категорического ответа. По-видимому, в практике различали между священнослужителями и мирянами. Первые не только могли, но и обязаны были разводиться с женами, оказавшимися лишенными девства, если желали сохранить сан154.Для мирян же дело как будто не шло дальше епитимьи155
.Но таково было только, так сказать, официальное церковное воззрение на значение девства в браке. Но едва ли таким было в первое время нашей исторической жизни и воззрение народное. Вспомним, что языческая религия наших предков в значительной степени заключала в себе чувственный элемент. «Во всех почти языческих религиях, сродных славянской по светопоклонению, — говорит Н. И. Костомаров, — видно не только вольное обращение полов, но священное блудодеяние»156
. Древнерусские исторические памятники уже позднейшего времени свидетельствуют, что даже спустя несколько веков после принятия христианства предки наши оставались верными старому культу, соблюдая празднества в честь бога Ладо, покровителя браков, и на празднествах этих предаваясь половому общению157. Очевидно, что при подобном воззрении на половую связь добрачная потеря невинности не может быть не только поводом к разводу, но даже и предметом укора для девушки. Быть может, к этой религиозной причине присоединялась, по крайней мере что касается древнего времени, и общекультурная: свежесть предания о коммунальном браке, общераспространенность наложничества и частая смена жен. Любопытно, что и в теперешней России есть местности и племена, среди которых невинность девушки совсем не ценится158.Но такое воззрение на целомудрие невесты сохранялось далеко не во весь период Древней Руси. Ко времени XVI и XVH вв., т. е. ко времени укрепления христианской религии в нашем отечестве, вырабатывается другой взгляд на невинность невесты. Невеста, не сохранившая целомудрия, навлекала, по свидетельству Г. К. Котошихина, позор не только на себя, но и на своих родителей: жених «пенял за то» родителям невесты, а сама невеста не смела показаться на глаза царю — почет, который доставался на долю сохранившей невинность159
.Народ придумал даже до цинизма наглядный способ издевательства над родителями такой новобрачной. «Отец мужа подавал им кубок, проверченный снизу, заткнув отверстие пальцем; когда сват брал кубок, отец жениха отнимал палец, и вино проливалось на одежду при всеобщем поругании и насмешках, и тогда самая печальная участь ожидала их дочь в чужой семье»160
.Насколько наши предки дорожили непорочностью невесты, видно из того, что «в предосторожность невинного порицания невесты отдавали родителям на их сохранение брачную рубашку невесты. Такой обычай долгое время господствовал по всей Европе».
«Из истории нашей видно, что царь Феодор Алексеевич, полюбив Агафью Симеоновну Грушецкую, объявил решительное желание на ней жениться. Мама и дядька хотели его женить на другой, а потому клеветали на нее; но царь, призвав после брака старых бояр и клеветников, показал им свою молодую в рубашке. Петр I строго воспретил сие обыкновение»161
.