Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

Метафизика русской души: юродивые, расстриги, самозванцы, кликуши, пугачевы и разины, бестолковые и неграмотные священники и такие же помещики, — все они связаны со своим народом необъяснимой силой взаимного тяготения. Это чувство единой семьи всего народа. От этого так распространенные в русском языке — и это любил употреблять Пушкин и в общении и в своей переписке — обращения: батюшка, матушка, сынок, доченька, родненький мой, ангел мой, сердечко мое, душа моя по отношению к чужим людям, не родственникам. Но в большом пространстве русской этики все они становились одной семьей, близкими людьми. Вот эта казалось бы горизонтальная связь между русскими людьми (людьми русской культуры) становится в какой-то момент достаточно жесткой иерархией, она структурируется — от царя до последнего нищего в ограде Святогорского монастыря (как писал А. Платонов). Это происходит, как правило, в критические моменты истории — при войнах и иноземных нашествиях, в периоды смуты, революций, в других трагических ситуациях своего развития — это и спасает весь народ, которому приходится жертвовать при этом немалой своей частью. Это не отменяет и внутреннего раскола — гражданской войны, о которой гениально по аутентичности написан «Тихий Дон»: у каждого своя правда, и честные люди с идеалами есть и на той и на другой стороне.

Религиозное сознание также имеет совершенно особый статус в русской традиции. Во-первых, сама православная доктрина не реформировалось под воздействием каких-либо внешних воздействий и не распалась на какие-либо «подвиды», как это произошло в западном христианстве. Поразительно, что многие умные русские люди — Чаадаев, Вл. Соловьев — принимали католицизм не в последнюю очередь потому, что они находили в нем ответы на свои интеллектуальные запросы; католическая доктрина давала достаточно ясные с точки зрения логики и дизъюктивного сознания ответы на многие существенные для них вопросы.

Православие осталось во многом религией, в котором гораздо больше традиций и внешней обрядовости и эмблематики для психологии прежде всего верующего человека. Православный верующий — не доктринер, его мало волнуют особенности каких-то нестыковок Священного писания, противоречия Ветхого завета. Он человек — Евангелия, морально-религиозных притч, иносказаний, в которые необходимо поверить, которыми надо проникнуться, разделить боль и страдания Христа. Это не религия сделки, в рамках которой человек выступает стороной договора с высшим существом, меняя определенный кодекс поведения на личное бессмертие.

В русской традиции закоренелые преступники не случайно звались «несчастными», и их раскаяние было наиболее мощным с точки зрения радостного принятия их раскаяния господом Богом. Когда русский человек ставит свечу в церкви или освящает куличи перед Пасхой, как это делалось, несмотря на запреты, и в советское время, он не логизирует свое предстояние перед Богом в этот конкретный момент, — он разделяет чувство причастности и единения не только с теми, кто сейчас находится в храме рядом с ним, но и с тысячами и тысячами своих предков и предков других русских людей, которые веками молились и возжигали свечи перед иконами и смотрели на темные, уже плохо видные лики святых с самым главным религиозным чувством — молением о прощении и милосердии божьем.

* * *

Ища ответ на вопрос о том, что же является главным в Пушкине, мы по сути ищем ответ на вопрос, что же является главным в русском человеке как национальном типе. Нам уже доводилось писать выше, что непонимание и неприятие Западом русского начала и России как мирового явления не является случайным историческим недоразумением, от которого якобы можно легко избавиться. Это вовсе не так. Ситуация много сложнее, и чем раньше и мы и наши западные оппоненты поймем это, тем легче нам придется вместе сосуществовать в ближайшие несколько столетий, если конечно, Бог не рассудит иначе.

Один из главных вопросов — это вопрос: живут ли русские люди или просто проживают свою жизнь. Целеполагание, выстраивание долгоиграющих жизненных стратегий — все это не для русского человека. Загадывать далеко и в деталях — да как можно! Ведь никому неизвестно о воле Божьей относительно планов или конкретного человека или целой страны.