Пушкин – Тайная любовь

Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твое задумчивое пенье?
Кого твой стих боготворил?
И, други, никого, ей-богу!
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал

.Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
Петрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем:
Но я, любя, был глуп и нем.

LIX

Прошла любовь, явилась Муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует,
Близ неоконченных стихов,
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу: но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять. (VI, 256–257)

Однако черновик выдает пушкинское лукавство изображением рядом с этими стихами печально-строгого профиля девушки в наколке в волосах – царицыной служанки и наперсницы Екатерины Бакуниной. Имя и фамилия ее начинают формироваться крупными буквами в линиях брови и глаза, продолжаются височным локоном, волосами за ухом и переходят на угол наколки. В контурах наколки и линиях волос на затылке девушки-служанки записан ее придворный статус: «фаворитка царицы Елисаветы».

Пространство слева от бакунинского профиля заполнено в условиях плохой видимости совершенно нечитаемым текстом (бесконечным повторением важной для Пушкина даты – 25 мая?), который, кажется, сливается в изображение большого букета мелких роз при крупной главной розе – «цветник» из девушек – свитских фрейлин – при розе-императрице Елизавете Алексеевне.

Дата «25 Мая», запечатленная на лбу Екатерины, указывает на то, что она забыть не может злополучный поздний царскосельский майский вечер, когда в окошко ее комнаты «вломился» ее страстный воздыхатель, выпускник Лицея Александр Пушкин. Ее мелкие знаки внимания к нему по случаю его совершеннолетия он воспринял как прелюдию к чему-то неизмеримо большему – обоюдной любви и даже браку.

Вышеприведенные стихи – намек пушкинским женщинам-«идолам» на то, что в какой-то из следующих глав романа «расправа» ожидает и их. Мол, трепещите до времени, несчастные!.. «Сатирический» кусок романа Пушкин и действительно заготовил загодя. Княгиня Вера Александровна Вяземская застала его в Одессе на третьей главе, но он ей читал уже и из четвертой. В письме мужу от 27 июня 1823 года она сообщала: «…Он мне сказал несколько отрывков, так как целиком нельзя этого слушать, говорят, поэма слишком соблазнительная. Она полна эпиграмм против женщин, но в некоторых описаниях есть грация его первых стихотворений…»[83] Мы хорошо знаем эту его Грацию, не так ли? Имя ее догадывается через намек на императрицу Елизавету Алексеевну, из тени которой проступает образ ее фаворитки, такой же легкой и изящной женщины – пушкинской Душеньки Екатерины Бакуниной.

ПД 834, л. 21 об.

ПД 834, л. 21 об.

После того как в октябре 1827 года предназначенные для четвертой главы четыре первые «сатирические» строфы о женщинах выйдут в журнале «Московский вестник» в виде отрывка под названием «Женщины», продолжение романа станет печататься и без Предисловия, и без «Разговора…». В русле нашей темы интересна, впрочем, только третья строфа «сатирического» отрывка о женщинах – почти впрямую напоминающая читателю суть соответствующих строк «Разговора Книгопродавца с Поэтом»:

Словами вещего поэта
Сказать и мне позволено:
Темира, Дафна и Лилета —
Как сон забыты мной давно

.Но есть одна меж их толпою…
Я долго был пленен одною —
Но был ли я любим, и кем,
И где, и долго ли?.. зачем
Вам это знать? не в этом дело!
Что было, то прошло, то вздор;
А дело в том, что с этих пор
Во мне уж сердце охладело,
Закрылось для любви оно,
И всё в нем пусто и темно. (VI, 592)