Пушкин – Тайная любовь

Однако кто при этом «благородном» варианте развития событий в романе в конце концов счастлив? Разве вышедшая замуж не столько даже по расчету, сколько по равнодушию Татьяна? Или все еще одинокий Онегин, чувствующий себя «жалким» человеком, который

… всё предвидит,
Чья не кружится голова,
Кто все движенья, все слова
В их переводе ненавидит,
Чье сердце опыт остудил
И забываться запретил! (VI, 95)

На листе 34 об. ПД 834, Первой Масонской тетради с черновиками 1822–1824 годов, где Пушкин дорабатывает строфу ХХII второй главы со стихами об Ольге «Она поэту подарила…» по ассоциации с мыслями поэта о самом себе в образе юного Ленского просто, кажется, не мог не появиться рисунок его «уходящей девушки». И такой рисунок здесь действительно есть. Но – в самом деле ассоциативный, при обширных лакунах в биографии поэта в не очень простой для понимания сюите, в которой совмещены, наложены друг на друга мысли о доссылочном петербургском и южном периодах его жизни.

Судя по бусам на шее и обширным карманам по бокам подола платья традиционно для пушкинских «бакунинских» рисунков «уходящей девушки» – это, как ныне принято говорить, две его женщины в одной. Бусы у нее – от южной любви поэта, о которой мы сейчас говорить не должны, а карманы – явно от нашей Екатерины Бакуниной. «Рифмует» обеих этих разборчивых в женихах девушек их контрастное по смыслу действий отношение к браку. Одна в конце концов уступила-таки экономическим соображениям родственников, обычаям своего клана и крутости нрава его главы – своего дяди, и пошла замуж за человека, которого не любила. Это она полуоборачивается к Пушкину издалека – изредка поддерживает с ним отношения.

ПРАВИЛО № 30: в пушкинских сюитах встречаются «наложения» в каком-то смысле аналогичных образов – как теперь говорится, два в одном.

Обе женские фигурки пушкинской рукой подписаны. Нас сейчас интересует ближняя к нам, правая, на затылке которой по распяленной для вышивания канве наштриховано: «Бакунина», а по левым контуру пялец, плечу и предплечью дополнено: «Екатерина». Эта девушка – невеста даже слишком самостоятельная и независимая. Если присмотреться, в правой стороне ее прически можно заметить распахнутый бархатный футлярчик с ожидаемым ею уже многие годы обручальным кольцом. Его несколько заслоняет лорнет (или очки?) с черными стеклами, какими в пушкинские времена пользовались только слепые. Значит, Екатерина Бакунина, что называется, в упор не видит того, кто с радостью поднес бы ей это желанное украшение для ее руки, – не числит в своих женихах самого Пушкина.

На затылок нашей девушки сместились свидетельствующие о ее былых увлечениях живописью и вышиванием палитра с кистями и пяльцы с канвой. А на макушке (на данный момент – в центре внимания нашей героини) громоздится показательно внушительных размеров двойной лорнет. Как бы точки на его стеклах – настороженные зрачки нашей придирчиво выбирающей себе пару невесты. В этот лорнет, надо полагать, Екатерина, по мнению Пушкина, слишком уж критично разглядывает своих потенциальных женихов. И не только его самого, поскольку по правому («правильному») контуру ее фигурки от макушки «стекает» фраза «…ей измѢнилъ ея женихъ», повествующая о неудаче Екатерины на любовном фронте, о которой Пушкину в его Михайловском рассказал Дельвиг.

Фрагмент ПД 834, л. 34 об.

А что до возрастного мужского профиля на бакунинской юбке, то есть ведь не только у южной пушкинской девушки, но и у Екатерины влиятельный дядя – в какой-то мере заменяющий ей отца Александр Михайлович Бакунин, к мнению которого она, безусловно, должна бы прислушиваться. Рисуя свою сюиту, Пушкин размышляет, по всей видимости, о том, почему дядя-Бакунин не принимает действенного участия в решении женской судьбы своей очень уже взрослой двоюродной племянницы?

Разница действий дядей двух его девушек, по мнению Пушкина, в том, что первый, изображенный в нижней части сюиты без глаз и ушей, принимая решение о выдаче своей племянницы замуж, по выказываемой халатом восточной своей привычке не поинтересовался не только ее желанием, но и ее добрачными связями. Что довольно скоро возымело просто ужасные последствия. Это указывает, кстати, на то, что Пушкин рисует сюиту не раньше самого конца ноября 1827 года, когда роковые для его южной девушки последствия наступили. А значит, вспоминает о собственных несбывшихся надеждах конца 1826 года вместе с Алексеем Вульфом съездить в имение его дальнего родственника Александра Михайловича Бакунина Прямухино, где тогда длительное время пребывала Екатерина, чтобы вместо несговорчивой матери-Бакуниной попросить руки ее дочери у ее более здравомыслящего двоюродного деверя.