Пустяки

Когда Горловъ съ товарищемъ стали по окончаніи работы разсчитываться съ Зюзинымъ, онъ съежился и поблднлъ. Отойдя далеко отъ нихъ, онъ сталъ считать деньги, перекладывалъ ихъ съ одной ладони на другую и мучительно, съ лихорадочнымъ взглядомъ, не ршался отдать ихъ, боясь, что обсчитался. Наконецъ, отдалъ.

— Не хватаетъ одиннадцати копекъ, — возразилъ Горловъ, не скрывая своего раздраженія.

— Что ты! что ты, Господь съ тобой! — судорожно заговорилъ Зюзинъ.

— Погляди самъ.

— Ахъ, ты, грхъ какой!… Не хватаетъ, говоришь?

— Само собой, не хватаетъ.

— Одиннадцати копекъ, говоришь? Ахъ, вы, родимые соколики, вдь у меня ихъ нту… одиннадцати-то копекъ, какъ передъ Богомъ!

— Прихвати у кого, — сказалъ Портянка.

— Одиннадцать-то копекъ?… Милые мои голубки, да кто же мн дастъ? Такъ не хватаетъ, говоришь?

Горловъ остановилъ пристальный взглядъ на фигур Зюзина, какъ будто изучая его; потомъ вдругъ сказалъ:

— Да пропади ты съ одиннадцатью копйками, собака!… Пойдемъ, Василій, вонъ!

И они пошли вонъ. На этотъ разъ Горловъ ршилъ уйти вонъ на нкоторое яремя совсмъ изъ деревни, куда-нибудь подальше. Онъ пригласилъ съ собой Портянку. Послдній согласился безмолвно ходить по окрестностямъ и добывать пропитаніе. Они оба привязались другъ къ другу. Портянка во всемъ подчинялся Горлову, безпрекословно его слушался, глядлъ ему въ глаза. Почему Горловъ пріобрлъ надъ нимъ такую власть, трудно сказать, но онъ ничего не проповдывалъ, не ругалъ его, между тмъ, въ слдующій же день по уход изъ срамнаго двора Зюзина Портянка провелъ трезвымъ, хотя этотъ день былъ воскресенье. Горловъ просто сказалъ ему:

— Ты, Василій, не пей, погоди.

И Василій не напился. Въ первый разъ онъ умылся, причесался и смирно сидлъ на лавочк передъ избой Горлова; взоръ его былъ кроткій, довольно смышленый, хотя сидлъ онъ какъ истуканъ. Онъ не зналъ, какъ ему убить время. У него въ карман лежалъ заработокъ въ вид мди, и онъ нсколько разъ высыпалъ его на ладонь и съ глубокимъ недоумніемъ разсматривалъ. Ршительно у него не было никакого дла въ жизни. Мало-по-малу онъ проникался одною мыслью… Когда-то онъ мечталъ купить красную рубаху, блый платокъ на шею, сапоги и хорошую шапку, но это было давно, мечта не осуществилась и онъ забылъ ее. Теперь, въ этотъ новый для него день, онъ что-то припомнилъ, и это сильно воодушевило его. Онъ сознательно хотлъ теперь работать, чтобы добыть необходимыя средства для приведенія въ исполненіе давнишняго желанія.

Горловъ какъ-то проникъ въ эти тайные помыслы и сказалъ ему сочувственнымъ тономъ:

— Ты, Василій, не бойся… Одежда у тебя будетъ, рубаха, напримръ…

— И портки бы… — замтилъ смущенно Василій.

— И они будутъ.

— Чтобы ужь и сапогъ былъ настоящій…

— И сапогъ… все будетъ. Только погоди пить. Походимъ и заработаемъ.

Горловъ говорилъ твердо; Портянка смотрлъ ему въ глаза, и видно было, что онъ безгранично врилъ своему другу. Такъ и не пилъ въ этотъ день.

Горлова въ этотъ день попросилъ къ себ Синицынъ, мстный учитель. Онъ только лишь хотлъ везти закупленную астраханскую селедку на распродажу, какъ увидалъ, что рыба дала духъ, надо было разбирать ее, промывать и перекладывать — дьявольская работа, съ которой Синицынъ не могъ сладить. Вотъ почему онъ и прибжалъ утромъ къ Горлову, умолялъ помочь ему. Отъ него пахло рыбой, ноги его были обуты въ стоптанные смазные сапоги, онъ былъ въ жилетк. Странная это была личность, но при знакомств загадочный его видъ вполн объяснялся: это былъ просто несчастный промышленникъ. На его рукахъ лежало большое семейство, состоявшее изъ восьми человкъ включительно, а жалованья онъ получалъ только семь рублей, которые съдались съ ужасающею быстротой. Чтобы пополнить проблъ въ своемъ фальшивомъ бюджет, бдняга долженъ былъ въ продолженіе всего лта, не щадя живота, добывать средства къ зим, то сяніемъ огурцовъ, то перепродажей яблоковъ, а также астраханскою селедкой. Разумется, онъ мало походилъ на учителя. Онъ былъ простодушный, во всхъ отношеніяхъ простой человкъ; онъ мужественно боролся съ нуждой, но не съ невжествомъ, съ которымъ онъ не могъ сладить и въ своей-то голов; очевидно также, что для своего дла учительскаго онъ былъ въ положеніи отребья. Ныншнее лто вышло для него неудачное. Купилъ онъ рыбу дорого, а спросъ на нее остановился, къ тому же, она протухла. Цлый день до темной ночи онъ съ помощью Горлова бился надъ бочками.

Поработавъ съ Синицынымъ до полночи, Егоръ едорычъ пошелъ-было домой. Онъ вышелъ на улицу, гд его охватило холодомъ и мракомъ. Было сыро, дулъ втеръ. Ему вдругъ стадо жутко, и онъ ршилъ вернуться. Цлый день онъ мучился недоумніемъ: поговорить съ учителемъ или не надо? Ему страстно хотлось что-нибудь узнать, и онъ остановился въ нершимости на площади. Онъ пошатался еще немного и пошелъ назадъ. Придя къ воротамъ учителя, онъ тихонько постучалъ, но, не получивъ отклика, слъ около калитки, не ршаясь еще постучать. Онъ сидлъ около калитки, съежившись, засунувъ руки за пазуху кафтана, и не шевелился. Наконецъ, онъ постучалъ въ окно.