Пустяки

— Поди-жь ты… мочи не стало, — сказалъ съ отчаяніемъ Горловъ, идя домой, на другой конецъ села. Онъ шелъ, не обращая вниманія ни на что, всецло погруженный въ себя. Вдругъ позади его раздалось шлепанье котовъ, усиленные плевки и грозная рчь. Какъ оказалось, это бурлилъ Прохоровъ, успвшій зайти въ кабачокъ и выпить, по крайней мр, настолько, чтобы потерять обычную робость и сдлаться гордымъ. Онъ гордо шлепалъ котами и разсуждалъ о своемъ ум, но, по обыкновенію, доказывалъ это положеніе издалека. Сначала онъ разговаривалъ съ какимъ-то невидимымъ врагомъ, который, должно быть, оспаривалъ его положеніе, но, замтивъ Горлова впереди, принялся его вызывать на словопреніе, а если можно, и на бой. Горловъ молчалъ.

— Позвольте, господинъ умникъ, остановить васъ малость…

Горловъ, какъ будто ничего не слыша, продолжалъ шагать:

— Позвольте съ вами одинъ моментъ поговорить, — продолжалъ приставать Прохоровъ, но, не встртивъ возраженія, сталъ разговаривать съ затылкомъ Горлова. — Позвольте, умница вы ваша, теперь узнать, что есть жукъ… въ какомъ разсужденіи у васъ жукъ?

Волей-неволей Горловъ слушалъ и на этотъ разъ съ недоумніемъ.

— Не знаете? Вотъ то-то и оно! А еще умникъ!… Жукъ есть самая послдняя, напримръ, тварь, въ которой существуетъ естественная глупость. Сидитъ этотъ жукъ въ навоз, жретъ этотъ навозъ и ни въ какомъ случа свту Божьяго не видитъ, но никто не сметъ сказать ему: подлецъ ты, жукъ, дуракъ! Никто не сметъ, потому что онъ живетъ по-жучьему, по своимъ правиламъ. Врно я разсуждаю?

Горловъ прислушивался, и на его сумрачныхъ чертахъ появилась слабая улыбка.

— Теперь позвольте васъ спросить, господинъ умникъ, какое дать названіе мірянину нашему, этому православному-то мужику, одру-то нашему?

— Не знаю, — невольно отвчалъ Горловъ.

— Онъ есть жукъ…

— Кто?

— А мірянинъ-то, съ которымъ по глупости нынче вы разсуждали, оболтусъ-то нашъ… Онъ — жукъ, говорю. Живетъ онъ въ навоз, жретъ этотъ самый навощъ, а свту Божьяго не видитъ… А умнйшій человкъ во всей округ, господинъ Горловъ, считаетъ, что иметъ полное право ругать его: ахъ, ты, дуракъ, дуракъ! скотина, молъ, ты чумазая!

Лицо Прохорова засіяло радостне, и онъ принялся говорить о своемъ ум, ругая Горлова и всхъ. Послдній долго ничего не отвчалъ, и, только подойдя къ своему дому, оборотился къ Прохорову и возразилъ ему заразъ на все.

— Ежели бы ты въ самомъ дл былъ умный мужикъ, такъ ты бы допрежь всего этого подумалъ, откуда свту-то Божьяго получить, съ какой стороны, отъ какого солнышка?… А потому скажу: ахъ, ты, дуракъ, дуракъ! Пошелъ лучше спать, пьяная рожа!

Горловъ поплелся къ своей изб, а Прохоровъ, отъ неожиданности, на одно мгновеніе даже отрезвлъ; съежился, струсилъ и пугливо посматривалъ на уходившаго Гордова.

— Оголтлъ народъ душевно! — сказалъ Горловъ задумчиво, по приход въ свою избу. Онъ задумался надъ этимъ случаемъ, надъ Прохоровымъ, надъ его пьянствомъ. Но незамтно для себя онъ пересталъ питать презрніе къ пропойству, которое сдлалось предметомъ его мысли, и не ругалъ пропойцевъ, потому что принялся объяснять ихъ. Такая перемна особенно рзко объявилась въ другомъ случа, на который онъ случайно натолкнулся черезъ нсколько дней. Случай этотъ представилъ своею особой Портянка.

Его настоящее имя было Тимоей, фамилія — Портянковъ, но его вс звали просто Портянкой, — до такой степени онъ упалъ во мнніи всхъ. Онъ всегда находился въ состояніи безсознательномъ. Былъ-ли онъ пьянъ, или трезвъ, онъ всегда оставался безчувственнымъ. Время онъ длилъ такъ: всю недлю работалъ, въ воскресенье пилъ, присоединяя иногда въ праздничному дню и понедльникъ, и не останавливаясь передъ закладомъ портковъ, если они не были надты въ моментъ жажды. Лицо его всегда было одутлое и больное, хотя толстое, подобно свиному пузырю, глаза безсмысленны. Но здоровье еще оставалось въ немъ. Вс съ охотой брали его на работу, потому что онъ не обращалъ вниманія, выдержитъ его пупъ или треснетъ. Что бы ни заставили его длать, онъ безмолвно ворочалъ, возилъ, таскалъ съ покорностью слона. Онъ буквально молчалъ нсколько лтъ, и если пытался иногда выразить что-нибудь, то крайне безтолково и безсвязно: онъ разучился говорить.

И пьяный онъ никогда не говорилъ. Тогда онъ падалъ даже ниже: молча напьется, выйдетъ на улицу — хлопъ, и лежитъ безъ движенія, — лежитъ до тхъ поръ, пока работодатель, нанявшій его, самъ не придетъ и не растолкаетъ его пинками.

— Эй, ты, бревно, будетъ теб отдыхать! — кричитъ онъ, пуская въ ходъ пинки.

— Вставай, одеръ! Довольно ужь поспалъ! — съ большимъ нетерпніемъ кричитъ хозяинъ и съ большимъ остервенніемъ будитъ «одра».

Посл этого Портянка вставалъ и покорно слдовалъ за хозяиномъ, но не просыпался, потому что спалъ вчно, безпрерывно, какъ въ могил.

Когда Егоръ едорычъ къ вечеру этого дня вышелъ изъ дому, чтобы поразспросить въ деревн, нтъ-ли какой работишки на завтрашній день, онъ наткнулся внезапно на лежавшаго безъ движенія Портянку и невольно остановился надъ нимъ. Но въ эту минуту къ нему подходилъ Миронъ Уховъ.