Стоило матери Франа выйти на солнце, как складок на ее лице становилось втрое больше. Я увидела их по дороге в пекарню – ее муж наконец-то изъявил желание поесть. Тик левого глаза усиливал образ пожилой женщины, скрывающей за морщинами и тонкой ниточкой губ непостижимую мне боль. Была ли она когда-нибудь счастлива или, может, теперь, когда Амара умерла, она осознает, что потратила жизнь впустую? Я подумала спросить ее об этом. Она же сунула мне пакет с хлебом, чтобы освободить руки для подноса, полного булочек и слоек. Я изобразила на лице улыбку. Нагоре понравятся булочки с шоколадом, сказала она, улыбаясь мне в ответ, однако лицо ее от этого не смягчилось, а стало гротескным, как у скалящегося примата: мы вечно думаем, что обезьяне смешно, тогда как на самом деле она умирает от страха. А у нее дочь умерла, подумала я, и ее горе показалось мне преувеличенным, ведь у нее остались сын, муж, внучка и будущий внук, который, хоть и будет жить далеко, но все же не может не стать для нее отдушиной. Когда мы шли домой, наши шаги не отдавались эхом даже на знаменитой улице у китайского магазина: мать Франа волочилась по земле неуклюжей тенью, а я, как выяснилось годы спустя, была ее отражением.
Скоро я обнаружила, что Даниэль не желает жить в моем теле. Все в этой истории было противоречиво: не хотеть детей, но пытаться забеременеть. Не хотеть беременеть, но искать одобрения у Франа. (Правда же, что все будет хорошо? Правда же, что ты уже любишь этого ребенка?) Не хотеть беременеть, но пугаться малейшего пятнышка крови на трусах. Фран, я потеряю ребенка! (Ах, предчувствие.) Однако угрозы выкидыша у меня ни разу не было. Просто мне сказали поменьше двигаться – вы же мама – и побольше заботиться о себе. Тогда мы и решили (Фран решил) остаться в Испании, тем более что он вознамерился во что бы то ни стало добиться разрешения на вывоз Нагоре из страны. Мы втроем уехали в Барселону и в какой-то мере вздохнули спокойно, потому что нам уже не нужно было каждый день лицезреть убитых горем стариков.
Даже Нагоре обрадовалась. Она возвращалась домой. Как бесконечно далеко это было от правды! Это была точка невозврата.
Что такое дом, в чем он состоит? С какой поры мы становимся родителями и детьми? Когда Нагоре прислонила ко мне голову и обняла живот, который ответил ей легкими толчками, будто с той стороны кто-то пытался открыть дверь, или когда из меня вышел Даниэль, такой безжизненный, что пришлось дать ему кислород и целую неделю держать в особой палате? Что такое дом, в чем он состоит?