Через сорок минут он спускался вниз, где его ждали шестеро охранников «Эмни-Терры». И Коринт не хотел думать, сколько взяток было дано и кому, чтобы они могли так открыто носить столько оружия. Через полчаса он сидел рядом с Тессой в автомобиле, который вез их к собору. Затем – армейский кордон, за которым – все знакомые лица, усердно делавшие вид, что ничего особенного не происходило, разве что маски на их лица были натянуты соответствующие случаю – уныло-благочестивые. Еще полчаса с небольшим привычного светского трепа с десятками людей, чинные кивки головы Тессы Жану-Эдуарду Лиоско, обмен тяжелыми взглядами с Дейкстра, и началась служба. Она, кажется, должна была символизировать незыблемость церкви на земле, проходила в привычном неспешном ритме по тысячекратно прослушанному канону.
После службы Тесса пробормотала:
– Все, можно отдохнуть. Если не случится новой фигни. – Она посмотрела на Коринта и подозрительно прищурилась. Заметила: – Ты слишком задумчив, малыш.
– Наверное, я неоправданно считал себя агностиком, мамочка, – натянуто улыбнулся Коринт. – Или двухтысячелетняя история церкви – это чих и ничто? Сравни-ка с тремя дюжинами лет жизни «Астерры».
– У них хорошие менеджеры, – отмахнулась Тесса.
Они снова ехали в бронированном автомобиле в сопровождении двух машин охраны. Кафедральный собор остался позади, освещенный десятками прожекторов.
В шесть часов утра отец Амор Даг стоял рядом с палаткой, которую использовал в качестве церкви уже третий месяц – старое здание сгорело. Кто-то говорил: случайность; кто-то шептался: поджог. Он приветствовал людей, которые шли и шли к нему, протягивали руки, задерживались, чтобы обменяться приветствиями или ответить на простые вопросы отца Амора. Их становилось все больше. Кардинал в ответ на просьбы о помощи материалами, пищей, медикаментами, финансами, чем угодно разводил руками: они бы рады, но как доставить все это через две сотни километров, на которых творилось не разбери что?
========== Часть 17 ==========
Провинция менялась на глазах. Прямо под взглядом отца Амора – то, что вчера казалось беспокойством, смутой, сегодня могло сойти за благословенный мир. Тут мамаши тихонько шепчутся, что учителя в школах обязательно должны были втирать детям о заслугах провинциальной администрации перед народом, тут их мужья, отцы детей сторонятся, когда на улице показывается директор школы, смолкают, сдержанно здороваются, запинаются, отзываясь на замечания директора о погоде. И вроде бы фраза невинная, и поговорить о засухе – только дай простому крестьянину, а не с директором школы. Потому что в деревне все знали, что в четверг пополудни директор выйдет из школы и отправится в провинцию, и кто его знает, что он там расскажет начальству. Даже погода может оказаться политической новостью, а особенно на фоне того, что случалось в соседней провинции. Там, поговаривали, одного бедолагу расстреляли просто за то, что кто-то видел, а затем сказал кому-то, что бедолага курил рядом с соседскими хлопковыми полями. Поля через пару дней полыхали – любо-дорого смотреть: по такой-то многомесячной засухе, да такой жаре все занимается огнем, как по мановению волшебной палочки, крестьяне, их обрабатывавшие, поначалу пытались их тушить, а затем стояли на коленях малость поодаль и смотрели, как догорает их надежда, – тушить нечем. Они же, эти горемыки, потом шептались, что бедолага тот просто кое-кому здорово насолил, потому что язык больно длинный, а и заступиться за него никто не рискнул. И даже брякнуть что-нибудь вроде: «Ох и времена настали, что за климат, что за погода, и не спастись никак от этих температур… дождя бы…» – не осмеливались даже самые дерзкие. Потому что в столице был институт климатологии, а им заправлял, по слухам, шурин самого премьера, и что там только ни придумывали – сети каналов, которые, если верить сотрудникам института, должны были подпитываться из глубинных источников – очень глубинных, по две, а то и две с половиной тысячи метров: там, вроде, располагались водные горизонты, способные обеспечить всю Африку водой лет этак на двадцать. Это если слушать умных людей из столиц. А соседнюю деревню давеча оставила последняя семья, потому что высох последний колодец, а до этого – и озерцо рядом, и ручей. Климат. Жара. Политика.