Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

– Не будем заигрывать с будущим, капитан Ноулла, – мирно произнес он. – Никто из живых не способен предсказать, что именно оно нам готовит. Как именно оно нас накажет или поощрит. Если вы все еще настроены позволить мне добраться домой в сопровождении ваших людей, следует, наверное, поторопиться, чтобы они могли успеть обратно худо-бедно до сумерек.

Он склонил голову и, прищурившись, посмотрел на капитана Ноулла. Тот – глядел на него свирепо, артистично раздувал ноздри – широкие, выразительные, гневно сжимал губы. И молчал. Все-таки быть священником в Африке – куда проще и куда ответственней, чем в той же насквозь материалистичной Европе. А здесь в кого ни ткни, обнаруживается вера в потустороннее, которой очевидным и вполне официальным представителем оказывается в том числе он, отец Амор. Дополнительный авторитет, как ни крути. Капитан Ноулла откровенно расценил слова – не столько их, скорее всего, сколько само поведение отца Амора как оскорбительное, принижающее его авторитет: смиренное, почтительное, но отстраненное, избавленное страха и раболепия – тех эмоций, либо их проявления, которые капитан Ноулла способен был бы понять и оценить, принять как поощрение, как знак отличия. У него рука дрогнула, словно жаждая ощутить привычную покорность стека, и сам отец Амор стоял совсем близко перед ним – руку протяни, и можешь ухватить за горло, выброси ее кулаком вперед – и враз раскрошатся его зубы, по-европейски желтоватые. И – не позволяешь себе, потому что на такое святотатство очень недобро отреагируют не только горняки, но и солдаты.

Осознавал ли отец Амор, что обладает этим своеобразным иммунитетом, подозревал ли о нем, рассчитывал ли на него, сам он не смог бы определить. Он все-таки боялся, потому что был достаточно умным и смотрел на жизнь буднично, в общем, не обольщаясь на свой и окружающих счет. Но к его печальному удовлетворению, этот страх не осмеливался выкарабкиваться на авансцену, булькал где-то в затылке, напоминал о себе осторожно, не более того. Не до него было, слишком много всего кругом происходило, еще и со своими тревогами носиться – такой роскоши отец Амор не мог себе позволить.

Он почтительно склонил голову, сдержанно поблагодарил капитана Ноулла, пошел вслед за сержантом, стоявшим в нетерпении и рвавшимся исполнить безмолвный приказ капитана – отвести священника к грузовику. Отец Амор посмотрел на горняков, которых гнали в бараки, перекрестил их осторожным жестом, не поднимая руки, и опустил голову. Его категорично отсекли от них, не скрываясь, нагло, зло. И трещина эта между солдатами и рабочими ощущалась: первые – хозяева, вторые – рабочий скот, который необязательно держать за равных. Затем он забрался в кузов грузовика, отыскал взглядом капитана Ноулла – тот стоял спиной к нему и выкрикивал приказы, и они растворялись в знойном и пыльном воздухе – и посмотрел на сержанта, назначенного быть главным в этой экспедиции.

– С божьей помощью в путь? – с улыбкой произнес отец Амор.