Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

В помещении стало куда шумней: народ подтягивался, рассаживался. Пришлось снять ноги со стула, уступить место. Яспер привычно проверил сообщения на комме: Амор молчал; подумав было, что следует уже прятать комм подальше, Яспер все-таки не убрал его, остался сидеть, надеясь, что Амор выкроит еще пару секунд для него. Пусть даже у самого Яспера времени может не найтись.

Неподалеку несколько людей затеяли минутку политпросвещения. Один не мог понять, как именно функционируют эти выборы, несколько товарищей рядом сочли это отличной возможностью отвлечься от бесцельного ожидания, принялись объяснять, разговор перескочил на обсуждение кандидатов в генсеки. Это было опасно, и Яспер уже наклонился, чтобы предостеречь от неуместных разговоров, но сослуживцы сами сообразили, что забрались в опасные воды, внезапно замолчали, многозначительно улыбнулись друг другу, покосились на Яспера и Сибе и уселись. Уставились на экраны с сосредоточенными лицами — Яспер не мог не подумать, что это выглядит комично. Но это дурацкое бесцельное ожидание наконец заканчивалось. Все подобрались, начали следить куда более внимательно за тем, что происходило на экранах. На главном — сенаторы рассаживались, переговаривались, поглядывая на президиум. Вокруг — журналисты частили словами, с ненужной настоятельностью напоминая всем, что именно будет происходить буквально через несколько минут. Камеры показывали то Дюмушеля, то Дейкстра, то Лиоско. Еще экраны выводили статистику: столько-то людей смотрит, по оценкам экспертов, столько-то собралось там и там. Снова и снова камеры показывали панорамы главных площадей в столицах и крупных городах. Один за другим офицеры говорили, сначала с высокомерием, затем с недоумением и наконец с беспокойством: „Они идиоты, что ли, допускать сотни тысяч народу собираться на площадях? Они же разнесут все!“. Сибе поглядывал на Яспера. Тот — угрюмо смотрел на экраны.

— Кажется, ребятки решили устроить большой бадабум, — пессимистично заметил Сумскван.

— Скорей допустить его совершения, — отозвался кто-то рядом с ним. — Открыто ничего не делать, чтобы регулировать такие скопления — это уже откровенный саботаж. С уважением к нацвластям, господин майор.

— Его не очень легко испытывать, лейтенант, — пробормотал Сибе.

Яспер кашлянул. По помещению прошелестели смешки и короткие фразы, вроде одобрительные, но кто их знает.

Наконец генсек Дюмушель вышел к трибуне и в своей привычной невнятной манере начал говорить о величии сегодняшнего дня, об ответственности, возложенной на присутствующих, о выборе исторического пути, перспективах развития и внимании, с которым за предстоящим событием следит весь мир; о важности происходящего в Африке для всей мировой цивилизации, и так далее, и о том же, но другими словами, снова и снова — по своему обыкновению почти на час. Затем он предоставил слово епископу Йоханнесбурга, и тот говорил почти то же самое и приблизительно теми же словами.

— Им одна контора, что ли, речи пишет? — негромко возмутился кто-то. Слышно было хорошо; Яспер покосился на полковника Зубару, стоявшего у двери, с уважительным вниманием слушавшего одного выступающего за другим. Зубару никак не отреагировал на это замечание. Это должно было утешать —, но беспокойство отчего-то все усиливалось. Потому что на небольших экранах по-прежнему показывали толпы людей в разных городах, и они вели себя мирно, но люди, сидевшие в помещении, тренированные особым образом, видели не единодушие, с которым народ встречает грядущие выборы, а опасность, разрушение, которые эти людские массы могут вызвать, просто впав в панику. Тем более, ничто на экранах не указывало, что власти на местах достаточно позаботились о том, чтобы управиться с тысячами народа, если начнутся беспокойства — совсем наоборот.

На экране глава счетной комиссии с суровым лицом объяснял, как именно проходят выборы и каковы гарантии их достоверности и легитимности. Затем все дружно проверяли, функционируют ли устройства для голосования, и был объявлен небольшой перерыв.

Раздался насмешливый голос:

— Я всегда думал, что наши собрания — это занудство из занудств, но они просто ноябрьский карнавал по сравнению с этой тягомотиной.

— А политика — дело вообще скучное, сиди себе, слушай, говори и снова слушай, — тут же отозвался кто-то.

— Угу, скажи еще, для ливера неполезное, — встрял третий.

— Ливер ливером, но для нервов и семьи — как раз наоборот. Помнишь же, как тот перец из правительства Алжира долго и слезно оправдывался, когда его с азиатским проститутом заловили? И как его жена потом лила слезы, а? Хороший был спектакль, женушка его себе миленькую такую пенсию отсудила, а семье хана, и его банковскому счету тоже.