Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Ну и командир не захотел подвергать бессмысленной опасности миноносец, приняв решение держаться на прежней дистанции – 70 кабельтовых – и наблюдать за противником. «Бреслау», так и не открыв огонь с дальней дистанции, неожиданно развернулся и направился к побережью. «Жаркий» и «Бреслау» какое-то время наблюдали друг за другом, затем командир дал команду «право на борт» и приказал возвращаться в Батум. А «Бреслау» начал обстрел сухопутных позиций. Правда, казус у них вышел. Наши части как раз кстати отошли – какая-то перегруппировка у них начиналась, – и позиции тут же заняли турки. Так что «Бреслау» в течение почти двух часов обстреливал собственных союзников.

А командира «Жаркого» вместе с командующим Батумским отрядом вызвали к коменданту крепости.

– Почему вы не атаковали крейсер? – с порога зашумел генерал Ляхов.

– Ваше превосходительство, – пытался объяснить командир. – Среди бела дня это было совершенно невозможно! Он бы утопил нас прежде, чем мы смогли к нему приблизиться…

– Мои казаки, – отрезал генерал, – всегда атакуют противника и днём, и ночью. А вы не можете?

Убедить генерала было невозможно, и с этого дня и «Жаркий», и весь отряд впали в немилость у коменданта.

…В кают-компании, за вечерним чаепитием, штурман рассказывал о Батумском флотском отряде, приказ о включении «Жгучего» в состав которого был подписан накануне.

– Командующий отряда, кавторанг Шуберт – опытный моряк и очень независимый человек, – вымпел держит на транспорте «Березань», вооруженном 75-мм орудиями. В отряде, кроме того, наш систершип, «Жаркий», и ещё три паровых каботажных суденышка, на которых установлены сухопутные пушки на колёсных лафетах. Во время стрельбы эти пушки перекатываются с одного борта на другой, – цирк, да и только. Эти судёнышки сами моряки называют «китайскими крейсерами». С одним из них, «Дыхтау», нам приходилось встречаться недавно, и мы веселились, вспоминая его прозвище…

Два последующих дня Вадим работал с личным составом, разбираясь, кто на что способен и чего ожидать в бою. Заодно проверял механизмы; элеватор подачи снарядов кормового орудия заедал, но удалось отрегулировать и заменить смазку. Ненадолго выбрался в город – и не узнал некогда шумный, радостный, многонациональный Батум, в котором несколько раз бывал перед войной. Теперь город был почти пуст. Большинство торговых и учебных заведений были эвакуированы куда-то в тыл. Улицы казались безжизненными. Вечером третьего дня «Жгучий» получил приказ выйти в море к турецкому побережью, – штаб крепости получил сведения, что не только всякая мелочь, шхуны и фелуки, подвозят в свою армию продовольствие и боеприпасы, но у побережья временами появляются и военные корабли.

«Жгучий» поднял пары и вышел в море. Орудия и торпедные аппараты заряжены, все на боевых постах. Курс – на юго-запад!

Вадим, вглядываясь в темноту в надежде что-либо обнаружить, стоял у носового орудия, около группы тихо разговаривающих матросов.

Никто из них, видимо, не думал о том, что недавно замеченный у побережья корабль противника мог оказаться минным заградителем, и «Жгучий» вполне мог подорваться на турецкой или скорее немецкой мине. Для небольшого миноносца такое – верная погибель, без шансов для всего экипажа.

Рядом с Вадимом у носового орудия стоял старший унтер-офицер, который во время Русско-японской войны служил на порт-артурской эскадре. С ним-то Вадим и поделился мыслью, пришедшей мимоходом. Но Савченку – так звали старшего унтер-офицера, – это почему-то совсем не встревожило.

– А хоть бы и так! Умереть таким образом не так уж и плохо. Всего один миг, без всякой боли…

– Если умереть – то да, наверное, – согласился и Вадим. – Но лучше, если уж погибать, то не нарваться на случайную мину, а чтобы в разгар боя и когда уже почувствовал близость победы.

– Красиво живёте, ваше благородие, – в темноте было не разобрать выражение, с которым отозвался на слова старшего лейтенанта Савченко.

А потом продолжил, уже без подчёркнутой субординации, делясь сокровенным, как с другом, хотя знал Вадима считанные дни:

– Русский матрос – он отважный и храбрый, если им правильно руководить и вдохновить на подвиг. Да что матрос, всяк русский воин тогда становится непобедимым.

Старший унтер-офицер помолчал немного, будто ожидая ответа, но ничего, кроме размеренного рокота машины, плеска и свиста рассекаемой на двадцатиузловом ходе воды, не прозвучало.

– Не в обиду вам, Вадим Иванович – вы-то правильный, как все почти боевые офицеры. А скажу, что, к сожалению, вожди, способные вдохновить на подвиг русского человека, рождались в России очень редко, а ныне их совсем не осталось.

– Может быть, они и есть, – отозвался Вадим, впервые услышав такие суждения от нижних чинов.

– Может, и есть, – согласился старый служака. – Только их не разглядеть в толпе посредственностей.

– И вам за столько лет службы не встречался никто из достойных командиров?