Путь Холлана

Холлану представился здоровяк с узким лбом, который хмурится и пытается сообразить, не держат ли его за дурака.

– Даже звон одной монетки – услада для ушей, особенно, когда она золотая. Что уж говорить о целом мешочке. Таком, например, как этот.

Скрип-скрип, запел настил под весом стражника. По всей видимости, тот переступал с ноги на ногу, пока в его единственной извилине происходил непривычный процесс. Перевод метафоры в понятные словесные формы ему никак не давался.

– Это же не ваша вина, что остальные стражники, в отличие от вас, не любят музыку, – с напором сказал хозяин театра.

Наверное, в этот же момент он, потеряв терпение, всучил стражнику мешочек с монетами, потому что настил перестал скрипеть, а после паузы и звона пересчитываемых монет шаги зазвучали в направлении выхода.

– Удачно мы с вами встретились, – заключил хозяин.

– Удачно для меня! – хохотнул охранник, спрыгивая на землю.

– Для всех… – прошептал хозяин.

Холлан решил, что мэр Котари выделил для проезда через мост гораздо больше песенок в золотом эквиваленте, чем та, с которой сейчас расстался хозяин.

По тому, как бодро фургон подпрыгивал на неровной дороге, стало ясно, что процессия съехала с большого конного пути. Когда Холлан уже решил, что его мозги скоро превратятся в подобие омлета из хорошенько взбитых яиц, фургон остановился.

– «И под его лучами таял мрак», – продекламировал хозяин, приподнимая и отодвигая половицу.

Не стесняясь в выражениях, Холлан вылез из фургона и с удовольствием потянулся. Солнце слепило глаза, но мрак не спешил таять и покидать мысли наёмника. Как-то же придётся потом самостоятельно выбираться из этой глухомани! Лощина, покрытая жёлто-серым ковром неприхотливых растений, была спрятана от большого конного пути за холмами. Неровная синяя полоса Западной гряды отражалась в маленьком озерце, окружённом свежей травой с редкими вкраплениями цветов. Театр остановился у трёх заброшенных хибар. Милифри с Базилем, взявшись за руки, сидели на земле в тени опасно покосившейся стены. Холлан на секунду пересёкся взглядом с мальчишкой и тут же отвернулся, чтобы не видеть виноватого выражения его лица. Марсен немного поспорил с хозяином театра по поводу длительности остановки, но тот оставался непреклонен: и людям, и лошадям нужен был отдых. Марсен смирился, а потом вдруг вспомнил о своей флейте, и спустя пару минут ему уже подыгрывал барабанщик, а пышногрудая певица беззаботно кружилась рядом.

Холлан гулял у пруда, куда увели паслись лошадей. В зелёной траве торчали острые соцветия ржаво-красного цвета – как будто кисточку обмакнули в кровь. Птичий клевер, сказал бы Базиль. «В Пустоту Базиля», подумал наёмник. Он наматывал далеко не первый круг вокруг воды, как вдруг, подняв голову от собственных следов, отпечатавшихся в тёмной влажной почве, заметил, что на горизонте, на фоне Западной гряды, клубами поднимается пыль. Кто-то скакал к стоянке.

Холлан сунул в рот пальцы, пронзительно свистнул и бросился к фургону. Марсен, однако, не спешил лезть в тайник – во-первых, с той стороны опасности не предполагалось, а во-вторых, скоро стало понятно, что всадник один.

Когда он приблизился настолько, что можно было разглядеть лицо, Холлан вспомнил этого смуглого юношу. Помощник Аарена из кочевников. Юноша тем временем спрыгнул с тёмного жеребца и огляделся. Первым делом он кивнул Милифри и удивлённо проговорил он со своим кашляющим акцентом:

– А красотка ещё с вами!

Затем взглянул на лошадей у пруда и вздохнул:

– Малютку, значит, больше не увижу.

– У неё теперь спокойная деревенская жизнь, Рори, – ответил Марсен.

– Кому и такое по душе, – пожал плечами юноша. – Аарен ждёт, поехали.

Хозяин театра неохотно расстался с тремя лошадьми из четырёх, отданных мэром Котари Марсену. Он, похоже, считал их своей добычей и намеревался каким-то образом оставить себе всех. С другой стороны, он был рад, что теперь можно не углубляться дальше в захолустье, где не заработать ни сонта. Рори, улыбаясь во все свои неровные зубы, предложил Милифри оседлать его жеребца. Наследница вспыхнула, ничего не ответила и села позади Базиля, но кочевник всю дорогу подъезжал к ним и отвешивал двусмысленные шуточки. К возмущению наследницы, Базиль был ничуть не против и, весело хохоча, подгонял флинтенскую лошадь, чтобы та не отставала от жеребца. Холлан не любил путешествовать верхом, но это было гораздо лучше подпольного убежища, в котором он провёл существенную часть дня: вокруг куда хватало глаз расстилалось пространство, наполненное жизнью. Даже запах пыли был другим, от него не веяло затхлостью и притворством, как от театральных тряпок. Он ещё не знал, что скоро ему придётся вернуться к этим мыслям.

А пока он скакал, не понукая коня и позволяя животному самому выбирать ритм. Горы приближались, солнце опустилось ниже и светило в бок, грело, а тёплый воздух, пахнущий дорогой с лёгким привкусом цветущих трав, бил в лицо, свистел в ушах, играл с воротом рубашки.